Под Древом Риверрут

Небесный Анклав Бала Геда завис в воздухе над разросшимся пологом Дебрей Гуум, и огромная луна, никогда не покидающая небосвод, взирала на Обууна немигающим взглядом. Она бросала ему вызов, призывая признать поражение и вернуться наверх, в город коров. Вместо того чтобы встретиться с ней взглядом, он отвернулся и, облокотившись об изогнутое деревянное ограждение, стал наблюдать за стражами, покидавшими Деревню Риверрут. Около дюжины фигур передвигались по лесу, едва различимые в своих коричнево-зеленых лоскутных одеждах. Они шли на север и вскоре исчезли из виду, оставив разгневанного Обууна стоять в дозоре в компании главы клана Риверрут.

«Ты должен дать им время, Обуун», — сказал Неззан.

«Я им ничего не должен! — Обуун раздраженно прихлопнул мотылька, порхающего возле его длинных ушей. — Мне следует быть там, внизу, вместе с ними, и сражаться с сурракарами. Сурракары отняли у меня родителей, а теперь стражи забирают у меня шанс отомстить».

«Я понимаю, Обуун, ты думаешь, что месть за родителей поможет тебе восстановить связь с предками. Может, это и так, но ты не знаешь Дебри Гуум так же хорошо, как их знают стражи, и ни у кого из них не будет времени нянчиться с тобой. Если ты умрешь без связи с предками, твоя душа будет потеряна навеки. Если же Дебри не возьмут твою жизнь, они заберут что-то еще. Так было всегда».

«По-твоему, я этого не знаю?» — огрызнулся Обуун. Дебри уже отняли у него родителей. Что еще они могут забрать? «Я должен проявить себя, и риск того стоит», — сказал Обуун. Неззан снисходительно покачал головой.

«Ты не осознаешь, чем рискуешь. Тебе еще многому следует научиться после стольких лет, проведенных с корами, и стражи видят это».

«Так они считают меня кором, потому что я жил среди них? Это несправедливо». Обуун повернулся к Неззану, чтобы посмотреть в глаза Мул Дайя, уступавшего ему в росте. Неззан был стар по меркам эльфов, морщины на лбу и в уголках глаз напоминали прожилки хрупких опавших листьев.

«Я не могу знать чужих мыслей, как не может никто из Мул Дайя», — сказал Неззан. Обуун открыл было рот, но Неззан остановил его, подняв руку. «Но есть вещи, которые мне известны, Обуун. Я знаю, что твой дядя Дайкаар любит коров, потому что они обеспечили вашу безопасность. Я знаю, что коры искусны в том, чтобы подменять наши принципы своими в любом, кто попадает им в руки. Я знаю, что нужно время, чтобы заслужить доверие Мул Дайя».

«Поэтому я должен быть с ними. Они поймут, что мне можно доверять, если дадут шанс доказать это». Обуун стремительно прошел мимо Неззана. Они не понимали. Никто в Риверруте не знал, как нестерпимо больно быть чужаком в родных землях и как может иссякнуть терпение эльфа.

Он собрал свои вещи в старом родительском доме, покрытом пылью и захваченном плющом. Неззан хотел, чтобы Обуун привел в порядок этот дом, расположившийся под веткой огромного древа, которое давало приют всем эльфам в деревне Риверрут. Однако Обуун не собирался оставаться в доме, полном воспоминаний и буйной растительности, в деревне, где ему никто не доверял. Уж точно не сейчас, когда Дебри сулили ему множество шансов вернуть то, что он потерял.

Броня, которую купил ему дядя Дайкаар, висела на лозе в углу главной комнаты старого дома. Её угловатые формы, привычные корам, казались чужеродными на фоне буйной вьющейся зелени. Прийти сюда было своего рода предательством. Дайкаар дал ему всё, но Обуун больше не мог оставаться оторванным от своих предков. Тогда он взял броню и страшное зазубренное копье и покинул Небесный Анклав, оставив там своего единственного живого члена семьи.

Однако, убежав от могущественной магии Небесного Анклава и преодолев целый лье воздуха, Обуун не сумел излечить поврежденную духовную связь, и страх, что она никогда не восстановится, проник глубоко в его сердце, словно личинка жука, проедающая корень дерева. Он отогнал от себя эти мысли, когда надел броню и треугольные корские пластины легли на его плечи, такие легкие и знакомые. Взяв моток веревки, копье и скалолазный пояс, Обуун выскользнул из дома через покрытую трещинами заднюю дверь. Петли застонали, будто протестуя, но шум леса был достаточно громким, чтобы никто не услышал скрипа. Стайка сиреневых и черных птиц чирикала на крышах домов, насекомые жужжали, поедая светящиеся водоросли в топи, раскинувшейся за деревней, а где-то внизу раздавались веселые крики детей. Никто не заметил, как эльф спускается по веревке с одной платформы на другую, избегая лестниц и лифтов, ведущих вниз, на поверхность.

Земля была мягкой, и стальные сапоги Обууна не издавали ни звука, ступая по гниющим опавшим листьям, удобряющим плодородную почву. Он спустился в единственном безопасном месте под деревней, где пепел был покрыт свежей мокрой листвой, чтобы погребальный огонь не распространился по подлеску. Кора Древа Риверрут потемнела от пепла многих поколений умерших эльфов, и хотя Обуун потерял связь с предками, он почувствовал щемящую тоску в душе. Сначала отец, а затем и мать пропали много лет назад, и их тела не смогли сжечь здесь, чтобы высвободить их души, отправив к деревне, раскинувшейся наверху.

Пробираясь через кустарник мимо деревьев, которые казались крошечными рядом с огромным Древом Риверрут, Обуун размышлял, что, возможно, его связь с предками была повреждена слишком много раз и потому уже никогда не восстановится. Он дважды ломал левое запястье: новая кость треснула, как молодое деревце, спустя месяц после того, как корский целитель залечил перелом наложением рук. Кость срослась неправильно; прошло уже больше десяти лет, а запястье так и осталось кривым. Время от времени оно напоминало Обууну о своей слабости, когда кость ныла от смены погоды, точно так же, как Риверрут напоминал ему о том, что он потерял. Но лучше было быть свободным здесь, чем быть узником в комфорте Небесного Анклава. По крайней мере, отвергнувшие его стражи были честны, оказав ему столь холодный прием. Коры же улыбаются в лицо чужакам, а затем вонзают нож в спину, если тот не сумел приспособиться.

Обуун старался казаться своим, как лишайник, обнимающий дерево, не выделяясь на фоне остальных, как и все одеваясь в корские одежды и рисуя на лице корские символы. Он сделал это даже сегодня утром, хотя в этом уже не было необходимости. Под пологом леса воздух был влажным, краска размякла на его горячей коже, и он стер ее тыльной стороной ладони. Он вытер руку о кожаные штаны, пока шел вперед, удивляясь тому, с какой легкостью ему пока удавалось передвигаться по Дебрям Гуум. Коры и дядя Дайкаар говорили, что Дебри непроходимы ни для кого, кроме тренированных стражей, таких как Айя, мать Обууна.

Он задумался, чувствовала ли она себя так же, когда шла через Дебри: сильной, свободной, наедине с собой. Не ощущая на себе осуждающих эльфийских взглядов, но со всех сторон окруженная фауной Зендикара. Воздух наполнился запахом разложения, молодой поросли, и чего-то едкого. Обуун был близок к логову сурракаров. Он осторожно встал за дерево и затаился. Вернувшись в деревню с доказательством того, что он убил сурракара, он точно получит разрешение присоединиться к следующей экспедиции стражей. Они не могут позволить себе отвергнуть помощь способного бойца.

Шаги, тихие и осторожные. Обуун задержал дыхание и напряг слух. Кто-то прошел мимо его укрытия на двух ногах. Он выглянул из-за дерева и увидел тошнотворно зеленого сурракара, который неуклюже брел по лесу. Он был ростом с обычного Мул Дайя, но тяжелее; с его подбородка свисала кожная складка, а по земле тащился длинный хвост. В когтистой лапе он держал эльфийское копье, которое выглядело так, будто лет двадцать пролежало на дне болота.

Обуун крепко сжал в руке копье и стремительно помчался к сурракару через заросли. Свет и темнота быстро сменяли друг друга перед глазами. Отвратительный запах пещеры коснулся его, будто занавеска из бусин, и влажная тьма обступила его со всех сторон. Он следовал за сурракаром, инстинктивно замедлив шаги, пока глаза привыкали к темноте. Может, уроки дяди Дайкаара и не помогли Обууну стать своим в деревне Риверрут, но они могли помочь ему проявить себя здесь и сейчас.

Сурракар, должно быть, услышал поступь тяжелых сапог преследователя и обернулся, подняв оружие как раз в тот момент, когда копье Обууна со свистом пронзило воздух. Сталь ударилась о сталь, и искры осветили полумглу тоннеля. Сурракар оказался сильнее, чем казалось, и ему почти удалось опрокинуть Обууна ударом, держа копье в одной лапе. Руки Обууна задрожали, он знал, что должен убить сурракара или сбежать, пока тот не убил его. Прежде чем он успел принять решение, сурракар замахнулся на него с хриплым ревом, заставив пригнуться. Охваченный страхом, Обуун побежал прочь, чтобы зататиться и атаковать снова.

Сделав лишь несколько шагов, он рухнул на землю под весом догнавшего его сурракара, чуть не разбив голову о стену. Неловким движением Обуун вытащил из-за пояса нож и не глядя ударил им через плечо, но оружие выскользнуло из руки и со звоном исчезло в темноте. Холодный метал коснулся его шеи ниже затылка и он застыл, парализованный страхом. Сурракар ударил Обууна чешуйчатой ногой в ребра, заставив его перекатиться на спину. Острие копья сурракара прошлось по шее Обууна, оставив за собой след пульсирующей боли.

Обуун протянул руки за голову и оттолкнулся от стены. Гладкая поверхность его доспеха с легкостью проскользила по земле, и Обуун оказался между ног сурракара. Он схватил существо за хвост. Шипы и зазубрины впились в его ладони, но это было единственное, что он мог сделать, чтобы не погибнуть в тот же миг. Мощный хвост сурракара впечатал его в стену, и он чуть не потерял сознание от удара, тяжело приземлившись на бок. Сурракар замахнулся копьем, но древко ударилось о стену узкого тоннеля, и это дало Обууну время прийти в себя. Он поднялся и побежал прочь, шатаясь и задевая стены пещеры в тусклом свете лишайника.

Через какое-то время Обуун заблудился. Отовсюду доносились звуки чешуи, задевающей камни, рычание и лязг оружия. Куда бы он ни пошел, его везде поджидала ужасная смерть, после которой он будет навсегда потерян как для живых, так и для мертвых. От этой мысли ему стало тошно. Увидев небольшую расщелину в камнях и плотно слежавшейся земле, Обуун забрался в нее, чтобы спрятаться. Корни задели его затылок, и он услышал знакомый голос, эхом раздавшийся среди камней, нежный, словно струи прохладной воды, бегущие по спине. Впусти его.

Дрожь пробежала по телу, заставив его прийти в себя, дыхание успокоилось, пульс замедлился. Обуун не видел, где находится, но затхлый воздух этого места показался почти знакомым. Мог ли он оказаться под Древом Риверрут?

Уверенный в том, что неподвижность сулит смерть, Обуун вылез из своего укрытия. Он молился предкам, чтобы его прояснившийся взгляд уловил хоть какой-то намек на то, как выбраться из пещер сурракаров, хотя и не питал особых надежд. Слишком долго он прожил на Небесном Анклаве, чья магия разрушила его связь с прошлым, а на органы чувств он положиться не мог. Здесь не было ни малейшего дуновения свежего воздуха, корни, простирающиеся вдоль стен были настолько толстыми и разросшимися, что невозможно было определить, в каком направлении двигаться. Впусти его. Возможно, этот мелодичный эльфийский голос поможет найти дорогу домой, если ему удастся снова его услышать.

Пол пещеры был неровным, и Обуун часто спотыкался, когда крючки на носках его сапог задевали камни и твердую землю. В конце концов он оступился и упал на живот, и эдры на его броне ударились о зазубренные камни. Во мраке раздалось рычание сурракара, но Обуун не мог пошевелиться – удар выбил весь воздух из его легких. Он начал извиваться, как выброшенная на берег рыба, пытаясь ухватиться за скользкие камни и помочь себе подняться на ноги, чтобы пуститься наутек. Поднявшись, он побежал что есть сил, а вслед ему доносились шаги босых лап и до ужаса знакомое рычание, эхом раздаваясь по тоннелям и заполняя его голову, пока бешеный стук собственного сердца не заглушил эти пугающие звуки. Он снова споткнулся, и на этот раз покатился под откос. Камни раздирали его конечности и били его в грудь, пока ребра не начали казаться ему ворохом сухих старых веток.

После падения Обуун оказался на чем-то мягком и влажном. А может, это он сам был мягким и влажным — горой сырого отбитого мяса. Он был искалечен, легким не хватало воздуха, и было уже все равно, слышит ли сурракар, жаждущий его крови, как он тяжело переводит дыхание. Он был слишком бессилен, чтобы бежать. Обуун ожидал, что сурракар добьет его, но когда дыхание, наконец, восстановилось, он оказался совершенно один в благословенной тишине. Он пролежал так еще какое-то время, периодически теряя сознание и вновь приходя в себя, пока в его разум, замутненный от изнеможения, не проник всё тот же голос. Впусти его. Он был похож на голос его матери и звучал так ласково, будто ему читали сказку перед сном, но слов было не разобрать.

Из груди Обууна вырвался смех, пронзив болью ребра. Те сказки, которые мать читала ему на ночь, других матерей привели бы в ужас. Обычно в этих историях фигурировали василиски или вурмы, и после них у Обууна частенько бывали кошмары, из-за которых он среди ночи прибегал к родителям и спал вместе с ними. Это чувство счастья и спокойствия казалось сейчас таким далеким, как никогда раньше. Одиночество в Небесном Анклаве и в Риверруте не могло сравниться с тем, как одиноко ему было в эту минуту. Было больно осознавать, какое умиротворение он мог бы сейчас ощущать, если бы не потерял связь с предками. Ему было бы на что положиться, где почерпнуть силы, осматривая многочисленные ушибы.

Но ему пришлось рассчитывать лишь на собственное упрямство, чтобы заставить себя подняться на ноги. Обуун оказался в каком-то темном месте, едва освещенном тусклым сиянием лишайников, растущих наверху. Этого было достаточно, чтобы понять, что он был в огромном зале, с потолка которого свисали спутанные корни. У него появилось какое-то детское желание дотянуться до корней и провести по ним пальцами, как по волосам. Но он отогнал эту мысль. Надо было подумать о более важных вещах.

Хотя его броня и спасла ему жизнь, она издавала слишком много шума, а где-то сверху ходили сурракары: их шаги эхом доносились до его ушей. Он снял корский доспех, стараясь не греметь им, и двинулся вглубь пещеры, оставив его лежать на земле. Что-то касалось его лодыжек, и от каждого шага под ногами раздавался мягкий сухой хруст. Обуун застыл. Кости. Здесь повсюду были кости. Его охватил ужас, такой же леденящий, как сухой воздух высоко над Бала Гедом, и что-то отозвалось глубоко в его груди. Здесь, где километры земли и воздуха отделяли его от Небесного Анклава, он наконец почувствовал духов клана Риверрут.

Головокружительное чувство облегчения боролось с ужасом и сливалось с ним воедино. Здесь лежали десятки убитых на протяжении десятилетий, гниющая ткань и кожа крошились под ногами Обууна. Вибрации, похожие на тихий перезвон колокольчиков, звали его вперед. Одна дрожащая, протяжная нота звучала громче остальных. Он почувствовал головокружение, не зная, что его вызвало: многочисленные падения или магия предков. Его размышления прервала волна обжигающей боли, пронзившая бок, и он упал на колени, отчего раздался отвратительный звук трескающихся костей. Его ладонь напоролась на острый обломок кости, и жуткий мглистый пейзаж сурракарских пещер поплыл перед глазами.

Обууна поглотили воспоминания, и взгляд заслонил зыбкий образ его матери. Смуглая кожа, покрытая потемневшими шрамами на ее ловких руках. Длинные уши, унизанные серебром, в окаймлении кудрявых волос, выкрашенных в алый цвет, с отросшими черными корнями. Улыбка и смех, подчеркнутые сдержанностью, которая ожидается от стража, от терпеливой охотницы, которая могла исчезнуть в Дебрях без следа, но всегда возвращалась.

Мощный удар опрокинул Обууна на землю, развеяв видение, и обломок кости его матери затерялся в горе останков. Он попытался нащупать его, но вместо этого ощутил знакомое прикосновение кожи и стали. Обуун вытащил меч матери как раз вовремя, чтобы помешать сурракару отрубить ему голову. Мышцы рук буквально вопили, пока он изо всех сил пытался оттолкнуть монстра знакомым листообразным клинком. Он чувствовал присутствие матери в своих ладонях так отчетливо, будто бы держал ее за руки.

Вместо того чтобы снова напасть, сурракар стал кружить вокруг Обууна в полутьме, и кости хрустели под его лапами. Каждый раз от этого треска у Обууна сжимался желудок. Он с усилием поднялся на ноги, крепко держа меч матери в одной руке и зажимая раненый бок другой. Рана кровоточила не так сильно, как он ожидал, но на него нахлынула сильная боль, пульсируя в такт биению сердца и тонкому перезвону колокольчиков, издаваемому окружавшими его духами. Холодный влажный воздух обжигал его кожу. Обуун направился к сурракару, и тот отошел, настороженно подняв копье.

Обуун больше не мог терять время, пытаясь перехитрить монстра. Он прыгнул на сурракара, выбив копье из его лап плоской стороной клинка, но даже будучи безоружным, сурракар мог дотянуться дальше, чем Обуун. Ему пришлось отскочить назад, чтобы уклониться от жутких когтей монстра. Тот схватил Обууна за руку, заставив его выронить меч от приступа боли, пронзившей раненый бок. Мир опрокинулся, и Обуун упал, увлекая сурракара за собой. Кости трещали под их телами, почти заглушая гул камней и земли.

Сурракар застыл, дав Обууну шанс нанести удар, но клинок застрял в крепкой чешуе, вместо того чтобы пронзить плоть. Монстр откатился в сторону, и рукоять выскользнула из руки Обууна. Камень дрожал под ними, но ему удалось сохранить равновесие, когда он поднялся на ноги, поддерживаемый какой-то незримой силой. Земля под ним продолжала двигаться и стонать, будто живая.

На мгновение потеряв ориентацию в пространстве, Обуун понял, что каменная глыба под ногами начала подниматься, подчинившись его воле. Источник силы вырвался из глубин Зендикара, и поток энергии прошел сквозь Обууна, яростно пронзая тело будто тысячи иголок, а затем утих, превратившись в едва ощутимую вибрацию. Если бы ему удалось заставить землю вынести на поверхность кости погибших Мул Дайя, они бы снова оказались в деревне, и Обуун смог бы не только заслужить восхищение клана, но и вернуть домой останки своих родителей. Его связь с предками могла бы восстановиться.

Обуун стиснул зубы, ему не терпелось вскрыть это ужасное место, чтобы солнечные лучи озарили останки эльфов из его клана. Платформа продолжала подниматься, над головой ломался камень и трескалась земля. Сурракар в ужасе закричал, растянувшись на каменном полу, усыпанном костями, не в силах понять, что происходит. Обуун неожиданно почувствовал укол совести. Сурракар был всего лишь зверем, падальщиком, которому не повезло поселиться рядом с добычей, давшей отпор и жаждущей мести.

Ужасающий хруст прогнал мысли о сурракаре, Обуун поднял голову и увидел, что поднимающаяся глыба начала придавливать корни Древа Риверрут к потолку пещеры. Они надломились, обнажив бледную плоть, скрывавшуюся под толстой темной кожей. Вкус победы обернулся горечью во рту Обууна. Чтобы вынести останки эльфов на поверхность, придется выкорчевать Древо, а без него не будет клана Риверрут. Многие эльфы погибнут, столько домов будет уничтожено, столько жизней разрушено. Но он был безоружен, наедине с сурракаром, намеревавшимся сожрать его на обед.

Сердце Обууна бешено колотилось, пока он обводил пещеру глазами в поисках выхода. Всё, что он мог сделать, — это отскочить от сурракара так далеко, насколько возможно, и повиснуть на веревке на краю поднимающейся скалы. Держась за веревку, он изо всех сил зажмурился, чтобы освободиться от наполнившей его жизненной энергии Зендикара. Платформа резко остановилась, дрогнув так сильно, что Обуун едва не сорвался. Сурракар тут же помчался к нему на четырех лапах, из его горла вырвался вопль ужаса. Рука Обууна ухватилась за рукоять меча, торчащего из бока сурракара, в тот самый момент, когда зубы монстра сомкнулись на его плече.

Боль пронзила плоть, будто дюжина горячих искр. Существо висело на плече Обууна, не ослабляя хватку, пока он не собрал последние силы и не всадил клинок как можно глубже в тело сурракара. Монстр взвыл и отскочил назад. Расплывчатая мгла окружающего мира начала наполняться сияющими зелеными полосами, сопровождаясь приступами боли. Обуун упал на пол, почувствовав тошноту настолько сильную, что прикосновение холодного твердого камня принесло облегчение, подавив желчь, подступающую к горлу. Сверху посыпались обломки костей, и обессиленного израненного Обууна поглотила тьма, которую рассекали полосы изумрудного цвета.

Зеленые линии постепенно превращались во вьющиеся стебли, ветви и листья. Влажный воздух, дышавший свежестью и прохладой, наполнился запахом листвы и цветов. Где-то завыл нарлид, на несколько долгих мгновений заглушив пение птиц.

«Ты должен дать им время, Обуун», — произнес чей-то голос. Обуун с раздражением обернулся, готовый сказать Неззану, чтобы тот держал свое мнение при себе.

Но оказалось, что за спиной стояла его мать, на этот раз во плоти, такая же настоящая, как и окружавшие их деревья. Она стянула лоскутную маску под подбородок, на ее губах заиграла улыбка. Алые волосы были собраны под шлемом, плечи казались шире из-за веревочной брони. Он помнил, как она чинила ее в свете лампы, когда была еще жива. Когда Обуун еще не потерял всё, что имел, когда он не был вынужден жить среди коров, отрезанный и от нее, и от предков.

«Я так долго ждал», — прошептал он.

«Я знаю».

«Они не доверяют мне», — голос Обууна сорвался, разбившись о злобу, срывая броню, скрывавшую страх и обиду. Как бы он хотел снова спрятать эти чувства глубоко внутри, но это была болезненная рана, и он почувствовал, как она искажает его лицо в гримасе. «Я должен был проявить себя, мама. Должен был показать им, что я один из них, но не смог. Я чуть не выкорчевал Древо. Я не смог убить ни одного сурракара».

«Кому ты пытаешься что-то доказать? Им или самому себе?» — спросила мать. Обуун промолчал. Он не знал ответа. «Мул Дайя проявляют себя не в безрассудстве. А в терпении. У каждого Мул Дайя свое предназначение, и это не твой путь. Впусти Древо Риверрут в свое сердце, и оно впустит тебя в свое.

Обуун взглянул на массивные ветви, раскинувшиеся над головой. Риверрут стал обителью боли, символом всего самого худшего, что произошло в его жизни. Утрата родителей, утрата принципов Мул Дайя. Медленное разрушение дома, где прошло его детство. И тут в его разум проникло осознание, медленно, будто ползучая ветвь плюща. Он ненавидел это место. Он чувствовал злость и разочарование с того самого момента, как оказался здесь.

«Я не знаю, как избавиться от этого чувства», — сказал он.

Мать не ответила. Обуун посмотрел вниз и понял, что она исчезла. Она оставила за собой пустоту в Зендикаре и Клане Риверрут, пустоту, которая никогда не заполнится. Лес давил на него, ветви и ползучие стебли раскачивались, умоляя его поддаться. Обуун не знал, как впустить Риверрут в свое сердце, ведь от этого ноющая рана в его груди станет еще глубже. Ему хотелось довериться духу матери, последовать ее совету, как в детстве, но листва закрывала солнце, погружая его в пучину тьмы и ужаса.

Что-то коснулось кожи Обууна, и он резко выпрямился, отчего повсюду рассыпались мелкие обломки костей. Маленькие зеленые искры пролетели над ним, вырисовывая в воздухе вьющиеся стебли, которые на время застывали перед глазами, освещая пещеру. Эти искорки уняли боль от множества ран, омывая его тело, словно чистая прохладная вода. Словно древесный сок, цветочный нектар, слаще которого он ничего в жизни не пробовал.

Обуун закрыл глаза, позволив этому чувству заполнить его целиком. Он видел Древо Риверрут сквозь закрытые веки, вдыхал свежий воздух, чувствовал солнечное тепло, ощущал, как луна клонится за горизонт. Переплетающиеся невидимые лучи и эдры, испускавшие их, кажется, касались его кожи — так отчетливо он ощущал их присутствие. Тонкие ростки Древа Риверрут проникли в его тело, и оно начало притягивать Обууна, как магнит притягивает железную стружку.

Чувство облегчения от того, что он снова нашел эту связь, мгновенно покинуло Обууна, вытесненное щемящей пустотой. Его отца здесь не было, и он потерял обломок кости, открывший его сознание предкам. Гудящий перезвон колокольчиков, издаваемый духами эльфов, стих, заглушенный пробудившейся тоской. Обуун открыл глаза. Пространство вокруг него было озарено светом цвета молодого листа. Огромный столп рухнул, разрушив стену пещеры. Взобравшись по его неровной поверхности, Обуун обнаружил за разрушенной стеной подземное озеро, чья неподвижная гладь светилась от водорослей. Отвращение к темным сырым местам отступило. Здесь он узрел красоту, которой раньше не замечал. Осознал связь, которой раньше не видел. Связь между местами, полными опасностей, и домом, что он когда-то любил.

Я знаю, что коры искусны в том, чтобы подменять наши принципы своими в сердце любого, кто попадает им в руки. Обуун изменился, хотя и не знал, как именно, и, возможно, никогда не узнает. Но, как и Неззан, кое-что он знал наверняка. Он знал, что эта земля посчитала его достойным того, чтобы подарить ему жизнь. Он знал, что не должен потратить этот дар впустую. Он знал, что Древо Риверрут направит его на верный путь, если он доверится ему.

Древо ушло корнями глубоко под землю, чтобы найти это озеро, впитать его воду и вырасти до своих исполинских размеров. Но его корни простирались не только вглубь но и вширь, достигая сияющей топи к востоку от Риверрута, питая Древо и его влагой. Это озеро наверняка как-то связано с ним, его светящиеся водоросли попадали сюда с поверхности, и постепенно затухали без солнечных лучей. Обуун должен был найти выход, но сначала надо было снять сапоги. Они издавали слишком много шума, к тому же в них он постоянно спотыкался.

Разувшись, Обуун отправился вперед, ступая по грубой холодной поверхности камня босыми ступнями. По пути он постоянно прислушивался, но шум воды заглушил бы любые звуки, издаваемые сурракарами. Он часто останавливался, чтобы осмотреться в поисках опасности, зная, что сурракар всё еще охотится за ним. Впереди мерцал водопад, разбивающаяся о камни пена была наполнена светящимися водорослями, залетевшими с поверхности. Они освещали гладкие отшлифованные камни, по которым трудно вскарабкаться без сапог с крючками, но у Обууна было при себе нужное снаряжение. Ему удастся взобраться наверх, если передвигаться осторожно, не спеша, и не использовать молоток и скальный крюк. Их шум точно выдаст сурракару его присутствие.

Каменная поверхность была скользкой, но в ней было множество трещин, в которые Обуун вставлял клинья, медленно взбираясь вверх против непрерывного потока водопада. Он нес запах кислой воды и мха, давая Обууну робкую надежду, даже когда звуки когтей, доносившиеся снизу, вселяли страх в его сердце. Сурракар был совсем близко. Плечи ныли, особенно то, которое пострадало от ядовитого укуса, истощение от борьбы за свою жизнь давило на Обууна тяжким грузом. Несколько раз он соскальзывал, и, хотя вставленные в трещины клинья спасали его от падения, его сердце всякий раз замирало. Добравшись до вершины водопада, Обуун понял, что уже давно достиг той высоты, падение с которой было бы смертельным.

Трещина, из которой выходил водопад, была широкой и узкой, между водой и камнем был совсем маленький зазор. Он погрузился в воду, держась за свисающий с потолка корень, чтобы поток не столкнул его вниз. Раздался всплеск, и Обуун прижался к каменной стене в тот самый момент, когда из сияющего водопада возник преследовавший его сурракар. Он пристально вглядывался во вход в пещеру, меч матери Обууна все еще торчал из его бока. Сердце Обууна бешено колотилось, и он чуть не выпрыгнул из своего укрытия в попытке схватить оружие, но вовремя вспомнил слова матери. Терпение.

Обуун дождался, пока сурракар не прекратил поиски и не развернулся, чтобы спуститься обратно вниз по водопаду. Затаив дыхание, он бесшумно подкрался к монстру сзади, его ладони зудели от нетерпения схватиться за меч. Он потянулся к рукоятке, моля предков, чтобы его рука не дрогнула. Надо было просто вырвать меч из бока сурракара. Надо было просто забрать его, и тогда у него осталось бы хоть что-то от матери.

Обуун двигался по воде медленнее, чем рассчитывал, но то же касалось и сурракара. Монстр не смог обернуться достаточно быстро, а старая кожа рукояти позволила Обууну ухватиться за меч достаточно крепко. Он пнул сурракара изо всех сил. Чешуя оцарапала ноги Обууна, а плечо протестующе заныло, когда сурракар потерял равновесие, пошатнулся и с всплеском упал вниз. Обуун резко выдохнул, и из его легких вышел весь воздух. Дрожа, он прижал меч к груди.

Восстановив дыхание, Обуун выглянул за край водопада и увидел темный силуэт в воде, четко очерченный сияющими водорослями. Он продолжал наблюдать, чтобы убедиться, что сурракар не последует за ним в деревню. Силуэт не двигался. Нервный пульс замедлился, челюсти расслабились. До этого момента Обуун даже не замечал, как сильно болят его стиснутые зубы. Отряхнувшись, он повернулся к открывшемуся выходу из пещеры, ведущему к болоту.

Обууну пришлось пробираться через свисающие корни и стебли, чтобы, наконец, оказаться на поверхности, где уже наступила ночь. В небе висела луна, бросая бледный серебристый свет, отражавшийся в сиянии водорослей. Обуун знал, что у него за спиной Древо Риверрут, его дом. Оно наблюдало, ожидая его. Изможденный, больше всего на свете желая оказаться в старой полуразвалившейся хижине его родителей, он отправился домой.

Какое-то время спустя, после долгого отдыха и множества дней напряженной работы, над землей поднялся дым, наполняя собой воздух между ветвей и проходов деревни Риверрут. Его запах боролся с едким запахом алой краски. Кончики ушей Обууна все еще были розоватыми после того, как он покрасил волосы так же, как когда-то его родители. Его ладони были красными в тех местах, где не было мозолей от таскания камней. Обнаруженные им останки эльфов и вход в пещеры сурракаров стали причиной начала активных работ. Вся деревня трудилась над тем, чтобы перекрыть проход между залом с останками предков и остальной частью пещеры. Кости перенесли в деревню, после чего вход в пещеру тоже перекрыли.

Последним шагом стали погребальные костры, освободившие души погибших, и украшение костей, оставленных на память, которые будут храниться в сундуках или на каминных полках. Многие эльфы не получили те кости, которые хотели, но все они были лучше, чем крошечные обломки костей матери Обууна. Падение сильно измельчило их, так что от нее почти ничего не осталось. Многие кости были в еще худшем состоянии, больше напоминая пыль, и деревня наполнилась слухами, что они оказались в пещере задолго до того, как там поселились сурракары.

Пока мимо проносился шепот духов, Обуун теребил обитую новой кожей рукоять меча, который он нашел глубоко под Древом Риверрут. Лицо матери возникло в дыму, и ветер рассеивал его, а оно появлялось снова и снова, с улыбкой на губах.