Хроники Боласа: Знакомая незнакомка

Предыдущая история: «Кровь и огонь»

Там, где кончалась плоская тундра и начинались западные отроги Кэл-Сизма, поднимавшиеся из твердой земли холмы напоминали зазубренные зубы исполинского дракона. Среди холмов возвышался завернутый в спираль каменный шпиль. За ним из открывавшегося в земле разлома дымкой поднимался жуткий синевато-зеленый свет.

Здесь, у прохода в могилу Уджина, бабушка остановила свой отряд, подняв руку и не говоря ни слова. Разлом уходил вниз через лед и камень, превращаясь в широкий каньон. То, что покоилось на его дне, было укутано в огромный кокон из присыпанных снегом остроконечных камней. На их поверхности виднелись непостижимые руны, покрытые корочкой льда.

С нависающего над разломом камня, где они стояли, вниз в каньон дороги не было, но вдоль края проходила пыльная тропинка, исчезающая где-то вдалеке. Найва вспомнила путешествие к могиле Уджина шесть лет назад: поход через тундру, ловлю птиц в силки и охоту на табун сайгаков, и как они добрались до разлома. Тогда, поглядев в изумлении на странное образование внизу, они прошли по узкой тропинке вдоль края каньона и дошли до неглубокой пещеры. Там они встали лагерем на десять дней.

Бабушка защелкала куропаткой, потом прислушалась.

Пока они ожидал ответа, Найва нервно поежилась. Сияние беспокоило ее почти так же сильно, как вид каменного кокона в глубине разлома. Стали ли каменные наросты больше за прошедшие шесть лет? Появились ли новые загадочные руны?

— Что это? — прошептал Тэ Цзинь.

— Бабушка называет их эдрами. Они защищают кости духа-дракона.

— Ясно. А чего мы сейчас ждем?

— Впереди есть пещера. Иногда там разбивает лагерь охотничий отряд.

— Для чего?

— Здесь хорошая охота. Драконы это место не любят. А нам нужно охранять его от чужаков из племени Оджутая и Колаган. Если бы они могли, они тоже охотились бы здесь и крали бы нашу добычу.

— Я имел в виду, почему мы ждем, а не идем вперед?

— Надо дать им знать, что мы приближаемся. Не стоит устраивать им сюрпризов.

Тэ Цзинь взглянул вниз, в разлом, на мерцающие грани эдров. Они были непроницаемыми, и кости, которые, по словам бабушки, покоились под ними, рассмотреть было невозможно. Стены каньона сворачивали в сторону, скрывая оставшуюся часть кокона от взглядов.

— Я и не знал, что дух-дракон был таким огромным, — прошептал Тэ Цзинь. — Я думал, он такого же размера, как владыки драконов.

Нет, это величайший из драконов — но это и так понятно, ведь он был прародителем всего Таркира, — влезла в разговор Байшья. Она встала рядом с Тэ Цзинем и вгляделась в эдры, прикрыв глаза ладонью и слегка улыбаясь своей загадочной улыбкой.

Найва подумала, что ее сестра ужасно назойливая — с чего ей вздумалось хвастаться своими знаниями, когда юная охотница первая заинтересовалась воином призрачного пламени? Байшью уже и так больше слушала бабушка. Может быть, она хоть что-нибудь оставит Найве?

Бег ее мыслей прервал пронзительный звук: бабушка громко засвистела, перестав таиться.

Но ей ответил только ветер.

— Отрядом, который отправился сюда в прошлом сезоне, командовала Мевра. Даже если все отправились на охоту, обычно в лагере остается несколько человек для выделки шкур и прочей такого рода работы, — бабушка указала на Фека. — Ступай к пещере. Маттак, вы с Ойяном, Раханом и Сорьей останетесь охранять Тэ Цзиня.

— Думаешь, все это было ловушкой, которую устроил Оджутай? — спросил Маттак, сверкнув глазами и кинув взгляд на Тэ Цзиня.

Бабушка внимательно посмотрела на молодого человека.

— Может быть, и так. Если Оджутай послал кого-то из собратьев Тэ Цзиня, чтобы выследить и убить его, то вы должны уберечь его от нападения. Укройтесь в камнях. Девочки, со мной.

Фек почти сразу исчез за поворотом, а остальные спрятались среди камней, разлетевшихся из каньона, когда дух-дракон врезался в землю.

— В чем дело? — спросила Найва. — Куда они, по-твоему, делись?

Бабушка приложила палец к губам, делая знак молчать. Она повела девушек обратно через равнину с камнями, среди которых тут и там попадались уцелевшие деревья. Сотни через две шагов она показала на зарубку, сделанную на стволе старого можжевельника. Пробравшись через переплетенные ветви деревьев, они оказались в русле пересохшего ручья. Ручей позволял срезать путь, и они направились вниз по руслу, стараясь не поскользнуться на гладких камнях. Наконец бабушка остановилась у большого камня. Его было почти не видно за толстыми побегами целебного растения, которое называли плакучей ягодой. На скале была вырезана метка: символ когтя Темуров, ныне запрещенный Атаркой.

Раздвинув свисающие побеги, бабушка открыла узкий проход в тоннель.

Она коснулась кончика носа Найвы, потом Байшьи — это был знакомый им с детства жест, которым она привлекала их внимание.

— Это знание принадлежит шепчущим и старейшинам. Его нельзя раскрывать больше никому. Вы понимаете меня?

— Да, — сказала Байшья.

Найва нахмурилась, одновременно обеспокоенная и заинтригованная торжественностью бабушкиных слов.

— Я понимаю.

Они шли гуськом — бабушка первой, Найва замыкающей. Через некоторое время тоннель резко повернул в сторону, и они вышли в круглую долину среди скал, где-то ста шагов в диаметре. Воздух здесь был теплый, приятный. Вокруг источника росли съедобные растения.

Небо над головой казалось маленьким из-за окружавших долину скал, но густой запах от растений придавал этому небольшому убежищу ощущение изобилия.

Байшья присела у источника.

— Как красиво. Гляди, тут есть и арония, и камнеломка, и сумеречный мох. Как такое может быть? Почему здесь лето?

— Это священное место, куда приходят медитировать шаманы. А теперь оно служит еще и убежищем, скрытым от драконов.

— Как это — скрытым от драконов? — удивилась Найва, показывая на открытое небо над головой.

Магия, вплетенная в скалы, делает его невидимым сверху. Но она распространяется только на небольшое расстояние, и каждый год заклинания нужно обновлять.

— Для чего ты привела нас сюда, бабушка? — спросила Байшья. — Мы могли бы остаться с остальными, пока Фек ушел на разведку.

Ясва медленно обошла долину по кругу, осматривая ее, словно желая убедиться, что с прошлого раза здесь ничего не поменялось.

—Если что-то пойдет не так, если сбудутся мои худшие страхи, то вам, может быть, придется здесь спрятаться.

— Какие еще страхи? — спросила Найва.

— Возьми камень.

По четырем сторонам света возвышались четыре аккуратные кучки отполированных агатов. От камней исходил жар, нагревавший воздух. Когда Найва взяла камень в руку, то поняла, что мерцание, который она принимала за блеск полировки, на самом деле от тепла. Байшья удивленно ахнула, ее глаза радостно раскрылись, и она тоже взяла камень, приложила к щеке, а потом улыбнулась и оставила его в сложенных лодочкой ладонях.

Бабушка вновь приложила палец к губам, призывая к молчанию, и жестом указала на проход в тоннель в скальной стене на дальней стороне долины. Не говоря ни слова, девушки пошли за ней. Их шаги едва слышно шуршали по камню, и казалось они спускаются в самое чрево земли. Каменные стены укрывали их, защищали; сияние агатов в руках освещало путь. На стенах тоннеля были рисунки: бизоны и сайгаки, медведи и волки, олени с раскидистыми рогами и лоси. Охотничьи отряды окружали молодых драконов, набрасывали на них сети, метили копьями в уязвимые животы и глаза. Среди изящных рисунков были вырезаны когти Темура и другие знаки, которых Найва раньше не видела — спирали и языки пламени, паутина и горные вершины, расколотые пропастями. Если бы не исключительные обстоятельства, то такой, как она, ни за что не увидеть было это тайное место. Но она была сестрой-близняшкой шаманки, а бабушка никогда ничего не делала без причины.

Через какое-то время стены тоннеля разошлись в стороны, и он вывел их в длинную пещеру. Ее потолок был так высоко, что света от камней не хватало, чтобы развеять тьму. Впереди показались какие-то тени — будто это их сородичи молча ждали здесь, когда они вернутся. Когда трое подошли ближе, в свете камней тени превратились в массивные головные уборы, покоящиеся на каменных колоннах. Громадные кожаные капюшоны были украшены резными костями, рогами, бивнями и выкованными из бронзы амулетами.

Байшья так резко остановилась, что Найва едва не врезалась в нее.

— Что это такое, бабушка?

— Это наряды шепчущих, и один из них предназначен для тебя. Мы спрятали их здесь, чтобы спасти от Атарки. В день, когда ты не сможешь больше скрываться от владычицы драконов, ты присоединишься к Спрятанным, дитя. Нам придется укрыть тебя от нее.

— В каменной могиле, как нашу мать? — спросила требовательно Найва.

— Тише, тише, моя храбрая охотница. Со временем ты узнала бы это — но сейчас не время. Слушай внимательно, Найва, потому что и тебе придется принять в этом участие. У тебя талант великой охотницы, и ты принесешь много пользы нашему народу. Но у тебя есть шанс сделать нечто гораздо более важное.

— Что может быть важнее, чем кормить клан и приносить пищу Атарке, чтобы она не убила нас? — спросила Найва.

— Что может быть важнее? Сохранить знание о том, кем мы являемся на самом деле.

Бабушка прошла мимо них. Свет выхватил из темноты полки, вырезанные прямо в камне. Здесь, разложенные аккуратными рядами, лежали рога, бивни, ветвистые отростки. В свете камня на них была видна резьба, тонкие, изящные линии работы мастера. В этом же свете было видно, как смягчилось выражение лица бабушки — это был тот редкий момент, когда она выглядела довольной. Очень немногие вещи в их суровой жизни способны были заставить ее хоть ненадолго забыть о постоянной настороженности, но когда она взяла один из рогов и поднесла поближе к свету, чтобы рассмотреть узор, на ее лице играла улыбка.

— Эта резьба рассказывает историю нашего прошлого. Пока наши предки живут в нашей памяти, сохраняется надежда, что однажды мы вновь станем теми, кем были когда-то — до того как стали служить лишь ненасытному голоду Атарки и ее детей.

— Это истории о битвах и убийстве драконов?

— Да, но далеко не только об этом. Вам давно пора стать хранительницами этих знаний, чтобы вы могли передать их, когда меня не станет.

Найва взяла рог у бабушки и всмотрелась в вырезанный на кости рисунок. Он действительно изображал убийство — убийство людей драконами. Найва сразу же поняла, что это история падения ханов — история, которую бабушка часто рассказывала ночью у костра, и она служила одновременно и предупреждением, и напоминанием.

Байшья даже не подошла взглянуть на резьбу. Она вернулась к головным уборам и потянулась было к ближайшему, но испуганно отдернула руку. Нервно втянув воздух, она потянулась снова и на этот раз осторожно провела пальцами по могущественным амулетам. На лице у нее отразилось благоговение.

— Я слышу тебя, — прошептала она.

Конечно же, предметы нашептывали ей свои секреты. Но это все было для тех, кому передался дар шамана — охотнице Найве эта традиция была недоступна. Она здесь была только из-за Байшьи.

Это было так нечестно!

Бабушка положила рог на полку к остальным.

— Фек уже должен был дойти до лагеря. Идите за мной. Не шумите. И не берите свет.

Оставив камни на земле, они пошли за ней к единственному выходу из пещеры — тоннелю с другой стороны. Потолок снижался до тех пор, пока им не пришлось ползти. До них доносился низкий голос Фека, но слов было не разобрать. Сделав паузу — должно быть, слушая собеседника, — он вновь заговорил, отвечая. Для чего бабушка шпионит, вместо того, чтобы поприветствовать сородичей, как положено?

Проход закончился длинной горизонтальной щелью — слишком узкой, чтобы через нее можно было пролезть. За щелью виднелась большая неглубокая пещера. Очаг посредине был засыпан тонким белым пеплом. За каменной стеной, достаточно высокой для того, чтобы сдержать заглянувшего в пещеру зверя, валялись на земле сумки и оружие охотников клана, но самих охотников не было. Фек стоял у входа, заслоняя свет. Он смотрел на кого-то в глубине пещеры, но лицо и силуэт его собеседника скрывали тени.

Бабушка прошипела что-то сквозь сжатые зубы.

Из теней заговорил низкий голос, одновременно милый и печальный.

— Болезнь подточила их жизни и привела смерть. Осталась одна я.

— Кто ты такая, сестра? Выйди, чтобы я увидел твое лицо.

— Я не смею приветствовать тебя, брат, чтобы ты не подхватил заразу, что унесла жизнь остальных.

— Ты больна?

— Нет. Но, может быть, болезнь прячется во мне. Смерть скрывается под множеством личин и бьет, когда этого совсем не ожидаешь, не так ли?

Спрятав руку за спиной, Фек подал знак «внимание» — выходит, он знал и о трещине, и о том, что бабушка уже там и наблюдает за ним.

— Как давно они умерли?

— Я потеряла счет дням. А по ночам меня тревожат сны. Ты знаешь про сны?

— У меня не бывает снов, — он протянул вперед руки, показывая, что безоружен. — Как я уже говорил, я Фек из рода Абеков, ныне — приемный сын Ясвы, Первой Матери. И я снова спрашиваю: расскажи о своей семье, маленькая сестра.

В воздухе повисла тишина — так жар исходит от горящего костра. Тень сделала шаг из темноты и приняла облик женщины на последних месяцах беременности с топором в руке. На голову она натянула меховую шапку. Тени играли у нее на лице, мешая рассмотреть его черты.

— Ясва, Первая Мать, — сказала она медоточивым голосом. — Я знаю это имя, но не знаю ни тебя, Фек, ни род Абеков. Приведи мне Ясву — я буду говорить с ней, и ей расскажу, что здесь случилось. Она должна знать про сны.

— Тебе еще что-нибудь нужно, маленькая сестра? Что-нибудь до того, как я вернусь?

— У меня есть все нужное. Она положила руку на свой внушительный живот, словно напоминая, что каждый родившийся ребенок — это ребенок, который пойдет по пути клана; связь между прошлым и неведомым будущим, которому только суждено случиться.

— Это твой первый?

— Мой первый?

— Твой первый ребенок? Срок, похоже, уже подходит, а здесь ни целителя, ни повитухи.

— Да, да, все хорошо. Срок подходит. Где Ясва?

Фек хлопнул себя по груди ладонью, словно показывая, что услышал ее слова, но на самом деле это был сигнал бабушке, говорящий, что им нужно встретиться со всеми остальными.

— Я посмотрю, что можно сделать, маленькая сестра. Хотя это может затянуться. Жди здесь и будь спокойна: я вернусь.

Женщина ничего не сказала и просто стала ждать. Фек попятился из пещеры, не поворачиваясь к ней спиной, и, наконец, исчез в залитом дневным светом проходе. Лишь тогда женщина вновь отступила в тени. Темнота укутала ее, скрывая все, кроме блестящих глаз.

Не говоря ни слова Найва вместе с бабушкой и Байшьей поползли назад, пока не вернулись в пещеру с головными уборами; капюшоны ждали в ней, как подарки, которым не терпится выбраться из своего темного плена.

Ясва протянула по камню каждой из девушек. Лицо ее сохраняло мрачное выражение.

— Вы — самое дорогое, что у меня есть, девочки мои.

От того, что бабушка произнесла это вслух, у Найвы перехватило дыхание. На какое-то мгновение ей показалось, что из пещеры вытянули весь воздух, и она сейчас задохнется. Байшья, которая тонко чувствовала эмоции сестры, схватила ее за руку и сжала.

— Надвигаются опасные времена. Те из нас, кто еще помнит былое, уходят в лед предков. Дети, которые только появляются на свет, смогут узнать, кем мы были, лишь из историй, рассказанных теми, кому уже не довелось быть свидетелем событий, о которых они рассказывают. Вы — это все, что осталось у меня от горячо любимой дочери. Но вы же — мое подношение неведомому; вы — и резьба, которую мы храним, чтобы пронести свою историю через долгие года.

— В чем дело? — непонимающе спросила Найва. — Ты думаешь, что нам передастся болезнь этой женщины?

— Ты ее не узнала?

— Нет.

— Ее лица было не разобрать, — сказала Байшья, — но мне она показалась похожей на Мевру.

— Да, и по сложению это Мевра, но я думаю, что говорила с орком вовсе не она.

Ты хочешь сказать, что кто-то украл облик Мевры? Но как такое возможно? — спросила Найва.

— У меня дар могучей магии исцеления. Но в мире есть и другое могучее колдовство.

— Как Байшья, убравшая снег и камни.

— Совершенно верно. Может быть, магия способна придать человеку другой облик. Может быть, она просто заставляет нас поверить в иллюзию и увидеть то, чего нет на самом деле. Я не знаю. Но у Фека острейшее чувство запаха и, судя по его знакам, он тоже подозревает, что это не она. Однако я не могу ничего сказать с уверенностью, пока не подберусь поближе и сама не расспрошу эту особу. И пока я буду с ней говорить, вы останетесь здесь.

— Я не боюсь, — уверенно сказала Найва.

— Конечно, не боишься, — бабушка взяла каждую из девушек за руку, сжала. — Но пока я не выясню, для чего Уджин посылает нам эти видения, и Уджину ли они принадлежат, вы вдвоем должны оставаться тут.

— А чьи еще видения это могут быть?..

— Самозванца, который однажды уже заразил нас своими мыслями, и это привело к восхождению владык драконов. Если что-то случится со мной и с остальными, выждите месяц.

— Месяц!

— Делайте, как я говорю. Через месяц возвращайтесь в Аягор и скажите Жерраку, что теперь он — Первый Отец племени.

Ничего больше не объясняя, она удалилась прочь.

— Какого еще самозванца? — Найва глядела в темноту, туда, где скрылась бабушка. — Как один самозванец мог привести к восхождению владык драконов? Разве драконам не было издревле суждено править нами?

— Веревка — это не одна нить, но множество нитей, переплетенных вместе, — мягко сказала Байшья. — Будущее подобно такой веревке. Нить, на которой находимся мы, — не единственная из возможных. Существуют и другие пути — те, которыми мы не пошли.

— Сейчас ты говоришь, как шепчущая!

— Я и есть шепчущая. Разве ты уже не помнишь историю, Най? В тот день в буре был еще один великий дракон, убийца Уджина. Он пришел из ниоткуда и ушел в никуда.

— И бабушка думает, что он вернулся? — Найва обхватила себя руками. ЕЙ вдруг стало очень зябко. — Ей нельзя в одиночку сражаться с драконом! Нам надо вернуться на выступ и посмотреть...

— Нет! — обычно мягкий и застенчивый голос Байшьи окреп и набрал силу, словно за нее говорил другой человек, вовсе не та мечтательная и робкая девушка, которую Найва так хорошо знала, и все же каждый раз поражалась, как отличается разум сестры от ее собственного. — Нет, мы не можем вернуться, Най. Я знаю, куда нам нужно идти.

Она потянула Найву в самый темный угол пещеры. Светящийся камень явил им узкую расселину. Байшья уже сняла заплечную сумку, чтобы через нее пролезть.

— Что ты делаешь, Бай? Бабушка велела нам ждать здесь.

— Уджин зовет меня. Раньше я этого не слышала. Может быть, мы были слишком далеко, а он может добраться до моих мыслей только через магию капюшонов?..

— Уджин мертв. Мертвые остаются мертвыми.

— Нет. Смерть гораздо сложнее. Если ты не идешь, я пойду одна.

Те же самые слова она сказала, когда собралась подняться на гору Вечного Льда. Какая-то часть Найвы хотела отказаться, уйти прочь. Но как и в тот день, когда Байшья позвала ее на священную вершину, Найва понимала, что сестра уже приняла решение и не отступится от него. Ее долгом было защищать Байшью, и поэтому она положила сумку на землю, крепче сжала камень в руке, повернулась боком и протиснулась в расселину. Было тесно, и двигаясь боком, она оцарапала нос. Спиной она постоянно билась о камень. Ровно через сто одиннадцать приставных шагов проход стал достаточно широким, чтобы она смогла повернуться и догнать сестру. Бай тяжело дышала и время от времени кашляла.

Найва обняла ее за плечи.

— Гляди, впереди виднеется свет. Оставим агаты здесь, чтобы можно было их забрать на обратном пути.

Расселина вывела их в неглубокую пещеру с кострищем в круге камней.

Его давно не использовали: ветер выдул всю золу и запаса дров нигде не было видно. Зато они отыскали тропу, уходящую круто вниз по стене каньона. Солнце еще не достигло зенита, и по каньону тянулись тени, так что сестры внимательно смотрели, куда ставят ноги. Шириной тропа была не больше ладони. Свалиться и полететь прямо на острые края эдров было проще простого. По мере того, как они спускались ниже, шум ветра стихал, и их накрыла тишина, будто кто-то заткнул им уши тряпицей. Через подошвы башмаков они чувствовали низкую беззвучную вибрацию; медленный ритм ее напомнил Найве о дыхании, вот только здесь не было ничего живого, кроме двух девушек. Даже птицы не пролетали над головой. Она облизнула губы, и воздух едва не заискрился у нее на языке. Ей показалось, что они идут через невидимую, застывшую на морозе молнию.

Наконец тропа привела их на дно каньона, где и закончилась тупиком. Вокруг возвышались стены наклонившихся эдров. Идти было некуда — только назад, на тропинку.

Сестра привела ее в тупик... в который раз. Эта мысль незаметно угнездилась в голове Найвы. Ей всегда приходилось идти путем, который бабушка выбирала для Байшьи, вместо того, чтобы доблестью на охоте заработать себе славу. Она заслуживала большего.

— Най?

— Что? — вздрогнув, Найва повернулась к сестре и увидела, что Байшья изучает ее через прищуренные веки.

— В твоих глазах было что-то странное, но уже пропало. Смотри, что я нашла, — она положила руку на нижний угол одного из эдров. Словно за отошедшую драконью чешую, она потянула за плоскую сланцевую плиту и сдвинула в сторону, открыв отверстие, в которое можно было пролезть.

— Не лезь туда!

Но Байшья уже опустилась на колени и заползла в проход. Ее ноги исчезли из вида. Земля задрожала, потом все стихло.

Найва гордилась своей храбростью. Однако от вида прохода, ведущего в непроглядную темноту, куда не проникал ни один лучик света, холодные когти ужаса сжимали ее сердце. Трусиха! Всю ее жизнь ей не уставали напоминать, что она должна защищать сестру. И всю жизнь Найва думала, что это потому, что Байшья слабая, хрупкая, неумелая — такая, что племя может решить, что она зря ест свое мясо. Но все было совсем не так.

Бабушка любит ее больше, чем тебя. Брось ее. Никто не станет горевать по ней, а бабушкина любовь достанется тебе.

Мысль крутилась у нее в голове, не желая уходить. Найва сделала шаг назад, к тропе. Потом еще один.

Тебя ждет славное предназначение. Ты станешь величайшей охотницей в истории своего народа. Как только она перестанет тянуть тебя назад, это станет проще простого.

Но два чувства — любовь и долг — заставили ее остановиться. Она никак не могла уйти, бросив близняшку. Они появились на свет вместе: их рука к руке вырезали из чрева погибшей матери. Предать эту связь для Найвы означало предать саму себя.

Она присела и пролезла в отверстие в эдре.

Мерцающая дымка встала у нее перед глазами, затуманивая зрение. Цвета переплетались, словно нити, блестели, кружили голову. Пространство было бескрайним, бесконечным, пьянящее дыхание вечности обдувало ей лицо. Пространство было крохотным, как тесная и влажная палатка, укрывающая от снега в зимнюю пору. Байшья лежала, раскинувшись на земле, как будто спала. Одна ее рука была безвольно протянута вдоль тела, второй она держала что-то над головой, но что — Найва не могла разглядеть.

Воздух словно затвердел в груди у Найвы. В глазах потемнело, и девушка повалилась вперед. Уже теряя сознание, она успела схватить близняшку за руку. Магия эдров открыла дверь между разумами. Сущность духа-дракона поднялась, окружила ее сверкающим и непроницаемым ледяным утесом. Она провалилась в видение, где уже пребывала Байшья.

Ландшафт здесь — серебряное зеркало воды, спокойное, недвижимое, во всех направлениях простирающееся до горизонта. Тут и там из бескрайнего моря поднимаются, как шпили, каменные острова, и каждый из них — идеальное место для медитации.

Нет даже самого слабого ветерка, но мерцающие полупрозрачные шары парят в воздухе, будто их подхватил какой-то диковинный бриз, существующий для них одних.

Один из шаров подплывает ближе и ближе к тени спящей девушки над водой. Когда его хрупкая стенка касается призрачного облика девушки, шар лопается. Из него выплескиваются воспоминания и проливаются в тень ее разума.

Дракон парит над спокойной водой и глядит в свое отражение в зеркальной глади, а отражение глядит на него. Оно столь подробное и точное в деталях, что, может быть, это настоящий дракон плывет в зеркале моря, а в небе парит его отражение, подробное и точное в деталях.

«Что это за место?» — говорит дракон и, услышав свой голос, удивленно дергает хвостом. От этого движения хвоста не поднимается ветер. Никакой ряби не проходит по воде. Лишь отражение движется вместе с ним, и дракон отвечает сам себе:

«Должно быть, это один из планов бытия, о которых говорила Те Чу Ки. Я прошел через миры...» .

От этого понимания вспыхивает мерцающее, не дающее света пламя; оно охватывает дракона, и тут же он исчезает.

Вода остается — недвижимая, спокойная, но словно ждущая и осознающая мир вокруг себя. Еще один шар подлетает к тени спящей девушки и лопается.

Дракон падает, охваченный смятением, и лишь в последний момент успевает раскинуть крылья и приземлиться на зазубренный каменный пик. Но это не гора рождения с гладкими склонами, что возвышается над чудесным и пышным ландшафтом. Это дикий, суровый, терзаемый бурями и еще не успевший до конца родиться мир, носящий имя Таркир. Дракона встречают яростные порывы буйного ветра. Горы поют, выплевывая арии огненной лавы, им радостно вторит шум бурных рек. В своих сердцах дракон чувствует, что он дома. Этот дикий край он может возделать — не для того, чтобы создать сад своих желаний, но для того, чтобы мир стал самим собой, исполнил предназначение своей новорожденной души.

Дракон раскапывает почву и выкапывает созданий земли. Он ныряет в бурные реки, беспокойные моря и топкие болота, и из пены и пузырей рождаются мириады обитателей воды. От взмахов его крыльев в небе сверкают молнии и гремит гром, и эта буря порождает драконов. Даже из огня появляются живые существа, великолепные в своей пылкости и красоте.

Такую легенду рассказывают люди, сочиняя истории о древних временах, ибо всякий, кому довелось узреть величие и могущество дракона, возжелает причаститься этой властной мощи. Когда люди начинают постигать тайны магии, шаманы приходят к дракону, чтобы учиться у него. Самым мудрым он рассказывает историю своего путешествия на Таркир. И когда он рассказывает ее, то понимает, что горечь и потрясение от предательства уже успели притупиться. Что случилось с его близнецом? Выжил ли Никол? Что сейчас творится в их родном мире? Если он смог пройти между мирами единожды, то сможет сделать это снова.

Дракон ищет в своем разуме ту искру, что открывает дверь между мирами. Вспыхивает невидимое пламя, и он, потеряв чувство направления, летит через слепую темноту. Несколько мгновений такого тошнотворного полета — и он понимает, что вновь парит над недвижимыми водами, ощущая таинственную ауру места медитации.

Он глядит на свое идеальное отражение, а оно глядит на него.

Одинокая капля воды падает со светлого неба — а может быть, из его собственного глаза, — и разбивается о воду. Рябь на поверхности открывает ему видение. В этом окне он видит гору рождения, такую же горделивую и с такой же снежной шапкой на вершине, но склоны ее запятнаны отвратительной порослью.

С безмолвным и мучительным ревом поднимаются, бурлят и прорываются наружу все плотные, слежавшиеся чувства, от которых он, как ему казалось, давно избавился. Искра открывает проход, и, скользнув через тени, он оказывается в родном мире, падая с неба на гору рождения.

Дракон ловит могучий поток ветра и кружит над горой, спускаясь все ниже и ниже, пока не замечает, что на ее вершине кто-то построил святилище. Это аляповатое строение с многоярусной крышей, покрашенное в кроваво-алый цвет и увенчанное двумя громадными искривленными рогами. Завидев дракона, жрецы в длинных одеждах бегут и звонят в колокола, колотят в барабаны. Кто-то благоговейно простирается ниц, другие же бросают в дракона заклинания, призванные поймать его, словно сетью, и свалить на землю.

Он легко уходит от примитивных проявлений магии и летит вдоль горы вниз, высматривая хоть что-нибудь знакомое. Поляна, где когда-то убили Мерревию Саль, а старый вождь выстроил свой храм, теперь стала центральной площадью шумного города, протянувшегося до подножия горы и дальше — туда, где было старое поселение.

На улицах города столько двуногих, что дракон не может их посчитать. Их голоса сливаются в шум неукротимой реки, но под громкой жизнерадостностью прячется черное оцепенение. Болезненная тьма пронизывает улицы и дома, оставляет свой след на всем, что делают жители. За процветанием тех, кто носит нашивку с кривыми рогами, или пирует за длинными столами и служит в ломящихся от роскоши храмах, или носит грозный железный меч или копье, стоит звон кандалов, стоны голодных, рабов, неприкасаемых. По сути своей это место немногим отличается от старого пропитанного кровью поселения вождя убийц драконов, просто оно разрослось и пустило метастазы.

Кто здесь теперь правит?

Но он уже понимает, кто здесь теперь правит.

Он знает эту форму искривленных рогов.

Мой брат. Мой близнец.

Он до сих пор предает меня, предает обещания, которые мы давали друг другу, и ту связь, что была между нами.

С воем ярости, горя и злости дракон растворяется в воздухе, задрожавшем от жара невидимого пламени. После переворачивающего все нутро полета через слепую темноту он появляется над спящим зеркалом.

Спокойствие воды успокаивает и его растревоженные сердца. Прилив чувств сходит на нет. Долгие годы он просто парит над водой, потерявшись в своих мыслях и в поисках предназначения. Мир, в котором он впервые упал на землю, — Доминария — всего лишь один из многих. Зачем нести с собой бремя прошлого, когда перед ним открыто бесчисленное множество миров? Ему не обязательно привязывать себя к горе рождения или даже к ставшему ему домом Таркиру. Вселенная куда больше, чем он сам, и так и должно быть. В его сердцах вновь воцаряется покой. С восторгом, с радостью, со спокойствием и целеустремленностью он призывает невидимое пламя.

Дракон пропадает.

Вода остается — недвижимая, спокойная, но словно ждущая и осознающая мир вокруг себя. Еще один шар подлетает к тени спящей девушки и лопается.

Он странствует по мирам, переходит из одного в другой и всюду встречает новые чудеса и новые опасности. Необузданный Зендикар. Иннистрад с его проклятьем луны. Залитый солнцем Лорвин. Крепкая Алара, где мана находится в идеальном равновесии. Богатый магией Шандалар. И многие, многие другие — и просторные, насыщенные маной, и истощенные осколки, где не осталось ни жизни, ни магии.

Понимала ли сама Те Чу Ки, как многогранна вселенная? Величие Мультивселенной приводит его в благоговение, ее размеры заставляют почувствовать себя ничтожным.

Но снова и снова в мыслях дракон возвращается к своему близнецу. Все это время он избегал Доминарии, чувствуя себя пойманным, зажатым в границах прошлого. Может быть, они слишком поспешно обвинил Боласа — в конце концов, тот был очень юным драконом и, как и все юные создания, склонным к ошибкам. Может быть, он ошибся в том, что означали изогнутые рога.

Он тоже страдает от гордости, как его близнец, не в силах расстаться с прошлой болью. Возможно, он видит то, что хочет видеть, а не изучает все внимательнее, чтобы узнать истину. Без сомнения, истина важнее, чем гордость, и куда приятнее могущества.

Он найдет Никола, и тогда все, что было между ними когда-то, вернется вновь. Он в этом уверен.

К этому моменту он уже освоил путешествия между мирами в совершенстве.

В мгновение ока он исчезает в мерцающем от жара невидимого пламени воздухе.

Вода остается — недвижимая, спокойная, но словно ждущая и осознающая мир вокруг себя. Еще один шар подлетает к тени спящей девушки и лопается.

Ветер треплет боевые знамена. Армии маршируют по равнинам Джамуры. За их спиной остаются руины великой войны: изломанные тела, разрушенные города и земли, отравленные битвами, где безжалостные заклинания сталкивались с сокрушительной мощью драконов. Тут и там втоптанные в грязь валяются флаги с короной Аркадеса Саббота — здесь наступающая армия догнала одну из когорт разбитого войска. Штандарты с искривленными рогами идут вперед, и наступает момент, когда уцелевшие остатки отступающих полков собираются, чтобы дать последний бой.

Решающая схватка начинается с бешеных завываний солдат, лишившихся рассудка за многие поколения войны. Удары колдовского грома разрывают сердца врагов.

Уджин с ужасом смотрит, как меньшие драконы, неизвестные ему, сражаются и погибают в первой же атаке. Аркадес Саббот — блестящий командир; он летает над полем битвы, чтобы отбить атаку с фланга здесь или залп заклинаний там. Но каждый раз он сталкивается с Николом, который неустанно патрулирует линии, где идет сражение, и тогда роты солдат и колдунов наперебой стремятся попасть на передовую, где их может заметить дракон. Аркадес и Никол так поглощены битвой, что не замечают его, кружащего высоко в небе.

В приступе гнева и стыда за то, что он так долго оставался в стороне, дракон складывает крылья и пикирует вниз. В своих странствиях он научился магии, защищающей от железных копий и магических сетей, так что он просто падает на поле битвы между сражающимися армиями и зависает в воздухе, раскинув крылья, охваченный невидимым пламенем, словно призрак. Пораженные солдаты пятятся назад. Даже его воинственные сородичи так поражены его внезапным появлением, что прекращают драться.

Дракон привлек их внимание и испускает оглушительный рев:

— Никол! Аркадес! Вы должны немедленно это прекратить. Так нельзя!

— Я сражаюсь, только чтобы защитить свой народ! — отвечает столь же яростным ревом Аркадес. Но он коварен и тут же замечает, что Никол отвлекся от него и его войска на незваного гостя.

Пока дракон висит в небе между ними, Аркадес приказывает своей изрядно потрепанной армии отступить.

Строй солдат Никола стоит и ожидает приказаний.

Никол пораженно смотрит на вставшего у него на пути призрака.

— Что это за колдовство?! — требовательно вопрошает он. — Уджин мертв.

— Это не колдовство. Ты не узнаешь меня, Никол?

— Это какая-то проклятая магия Аркадеса!

Он бросается вперед, изрыгает пламя в попытке испепелить мираж. Но волшебство Уджина надежно, оно сплетено из всех цветов магии. Гневный заряд Никола рассыпается в воздухе, не причинив никакого вреда. Перепуганная армия стоит на месте — только те, на кого попали рассыпавшиеся искры, падают на землю и корчатся от боли.

— Никол! Остановись! Это действительно я.

— Ты мертв. Я видел, как жестокое человеческое колдовство не оставило от тебя и следа. Так они отомстили мне за победу — уничтожив то, что я любил больше всего на свете. Но я расквитался с ними. Я сделаю этот мир достойным твоего видения мира и гармонии.

— Ты вот это называешь миром и гармонией?

— Они придут. Посмотри, чего я уже добился. Идем, Уджин. Я покажу тебе.

Его слова так проникновенны. И все же он бросает солдат, оставляя их собирать мертвых и раненых. Дозорные из отступающей армии Аркадеса спешат вернуться к командирам, чтобы доложить о внезапном изменении обстоятельств: победитель оставил поле битвы, не воспользовавшись плодами победы. Но Уджин не может остаться и посмотреть, что будет делать Аркадес, и тем более потратить часы или дни на разговор со старшим братом, чтобы узнать, чем он занимался за минувшие годы или века.

Он явился, чтобы отыскать Никола, и сейчас он следует за своим близнецом. Они перелетают равнины и горы Джамуры, пересекают океан, оставляют за спиной острова и континенты. Доминария прекрасна. Ее украшают каскады водопадов и величественные горные хребты, пышные пастбища и зеленые леса, насыщающие воздух жизнью, разноцветные рифы и островки с блестящим на солнце песком. Но среди радующих глаз пейзажей тут и там попадаются язвы войны: разоренные поля, сгоревшие деревни, разбросанные кости. Даже саму землю изуродовала страшная магия, которую применяли, не думая о последствиях. Реки перекрыты, чтобы затопить беспомощные города, мирные равнины перерезаны каньонами, тихие предгорья похоронены под лавинами. Никол любуется ландшафтом с удовлетворенной улыбкой и кажется, что он даже не замечает ужасающих разрушений.

— Ты думал когда-нибудь, что мир такой огромный, Уджин? Я путешествовал везде, и здесь ни осталось ни одного места, большого или маленького, где не ступал бы мой коготь. Половина мира принадлежит мне, ибо я из слабейшего стал сильнейшим. Вскоре передо мной преклонится вся Доминария. Теперь никто не осмеливается называть меня слабым. И ты вернулся, чтобы разделить со мной триумф.

Наконец они добираются до континента, где родились, и до горы рождения. Пик с кратером совершенно гол, и лишь на вершине установлены искривленные рога из мрамора — словно сама гора рогата.

— Разве здесь не было храма? — спрашивает Уджин.

— Был когда-то, но потом я понял, что двуногим не след ходить по священной земле, предназначенной только для драконов. Только для меня, — Никол грациозно садится на землю, оставляя рядом место для Уджина. — И для тебя тоже. Я так по тебе скучал, Уджин. Тоска сломила меня. Я думал о тебе каждый день — задавался вопросами, что с тобой стало, и как ты. Так расскажи же, как тебе нравятся мои владения?

Уджин так долго молчит, что Никол, который погрузился в мысли о своем величии, замечает наконец, что он не ответил.

— Поделись со мною своими мыслями, брат. Разве не замечательно все то, чего я смог добиться? Даже ты должен признать, что еще никому не удавалось обрести власть над таким количеством живых существ.

Уджин выплевывает слова, словно жаркое пламя.

— Ты пытался подействовать на мой разум своими грязными трюками. Как ты мог, Никол? Плохо уже то, что ты применял эту отвратительную магию на других — но на мне, своем брате?..

— Ты не был против моих «трюков», пока они не сработали на тебе, — усмехается Никол. — Я был молод, испытывал свои силы. Теперь такие ненадежные методы мне ни к чему. Я — император всего сущего, или скоро им стану.

— Всего сущего? Ты думаешь, что это все? — смеется Уджин, и в груди его закипает злоба, которой он не может понять.

Никол фыркает и поворачивает голову, чтобы взглянуть на брата.

— Почему ты смеешься? Не стоит насмехаться над могуществом.

— Мы с тобой сейчас лишь на одном осколке из мириадов. Конечно, для тех, кто живет и умирает здесь, он имеет огромное значение. Но если сравнивать его с раскинувшейся за его пределами Мультивселенной, то это все равно, что эту гору называть целым миром, когда на самом деле это лишь крохотная его часть.

— О чем ты говоришь?

— Я говорю о том, чему учила меня Те Чу Ки.

— Эту старуху давно забрала смерть, и ее заумные бредни вместе с ней превратились в прах. А мы с тобой все еще здесь.

— Если ты так думаешь, то ничего не понимаешь ни в смерти, ни в мудрости. Я думал, ты не настолько примитивен, Никол. Ты правда считаешь, что все твои мелочные стычки и завоевания хоть что-то значат на бескрайних просторах Мультивселенной?

Никол выпускает из ноздрей облако искр. Из пасти выходит струйка пахнущего серой дыма Но он надолго, очень надолго замолкает.

На вершине горы завывает ветер. Начинается снег. Снежинки, падающие на чешуйчатые шкуры драконов, немедленно тают. Вода капает на камни, собирается в лужицы, а потом замерзает. Далеко внизу снег укрывает окружающий пейзаж белым одеялом. Уджин не помнит, чтобы здесь когда-то бывало так холодно, но теплый местный климат определенно переменился. Даже великий некогда город будто бы растворился, и лес захватил его, оплетая ветвями лиан рушащиеся башни и вверх дном перевернутые улицы. Вдалеке все подходы к подножию горы защищает кольцо из крепостей. За этими аванпостами стоят увенчанные рогами храмы, а за храмами виднеются города — так далеко, что разглядеть их могли только глаза дракона.

Но парадные стороны каждой крепости, храма и города обращены к горе, словно теперь Николу было важно только то, чтобы все на него смотрели.

Никол начинает говорить задумчивым, размышляющим голосом.

— Ты вернулся лишь для того, чтобы оскорблять меня? Мне казалось, что мы с тобой братья, а не соперники.

Уджин, обманутый его словами, смягчается.

— Конечно, мы братья, а не соперники. Наша связь, наши братские чувства — единственная причина, по которой я вернулся, чтобы найти тебя. Если бы я не захотел вернуться, то сейчас изучал бы все те чудеса, которых ждут за границами этого маленького мира.

Никол с тревожным любопытством прищуривает глаза.

— Где ты был? Если это не заклинание заставило тебя исчезнуть прямо на моих глазах в мерцающем потоке магии, то что с тобой было?

— Я теперь мироходец.

Никол смотрит на него своими пылающими глазами.

— Я даже не знаю, существуют ли еще такие, как я. Пока я не встречал никого, кто способен был бы путешествовать между мирами.

Никол моргает, но ничего не говорит.

— Я не знаю, как и почему это случилось. Знаю только то, что был на Доминарии, а потом вдруг меня выбросило из этого мира. Тогда это поразило меня. Я был потерян, сбит с толку. Но с тех пор я видел уже много миров, много планов бытия. Все они связаны каким-то темным местом, паутиной тьмы, к которой липнет каждый мир. Перемещаясь по этой паутине, я могу попадать из одного мира к другой. Какие я видел чудеса! Я побывал в сотнях миров. Править Доминарией — достойная цель для кого-то ограниченного, вроде того старого вождя, что убил нашу раненую сестру и решил, что это делает его неуязвимым и равным богам. Но и он, и его союзники — всего лишь жалкие тираны по сравнению с безвременьем и бесконечностью, что царят....

— Ты сравниваешь меня с этими жалкими, слабыми, мало живущими людишками, которых я уничтожил одной лишь небрежной силой мысли? — эти слова звучат слабым шепотом.

Когда я смотрю на то, чего ты добился, ведя бессмысленные войны с нашими собратьями? Когда слышу, как ты хвастаешь. подобно ребенку, прихлопнувшему муху, но говорящему, будто расправился с могучим драконом? Да, я сравниваю тебя с этими жалкими существами. По крайней мере, они действуют по незнанию. А ты должен знать.

— Давно ты научился это делать?

— С того самого дня. Дня, когда ты попытался покопаться в моих мыслях.

— Тот день случился четыре или пять тысяч лет по летоисчислению людей. И с тех пор ты ни разу не думал о возвращении? Ни разу не говорил себе, что хорошо было бы поделиться этим откровением о путешествии между мирами с братом?

— Как я мог доверять тебе? Ты пытался мной манипулировать...

— Покажи мне, как путешествовать между мирами. Возьми меня с собой.

Уджин охотно начинает.

—Сосредоточь волю на искре внутри тебя, и... .

Он замолкает. Это искра, зародившаяся в нем, дала ему способность переходить между мирами. Без искры путь между планами навсегда останется за закрытой дверью.

— Ты не можешь мне рассказать, да? — ухмыляется Никол. — Все это ложь, верно? Все это время ты просто трусливо прятался в каком-нибудь убежище. А теперь, когда я почти захватил мир — единственный мир, который бывает, — ты возвращаешься, как голодная крыса, надеясь украсть мою славу и присвоить ее себе.

— Ты мне не веришь.

— Конечно, я тебе не верю. Ты — обычный лжец. Ты всегда был трусом и лжецом. И это — самая большая ложь, порожденная в твоей напуганной душонке. Ты завидуешь мне, потому что я воплотил в жизнь все то, о чем тебе не хватало смелости или силы воли даже помыслить. Все дело всегда было во мне, не так ли, Уджин?

— Ты во всем, что происходит, видишь исключительно себя. Что с тобой случилось?

— Со мной ничего не случилось. Я такой, каким я всегда был.

— Да, возможно, это правда. Может быть, все это время это я обманывал себя, думая о тебе лучше.

Обман заключается в том, что все время ты считал, то ты лучше меня. Это ты — манипулятор, Уджин. А не я. Я делал только то, что нужно для выживания. Я всегда был верен тебе и нашей убитой сестре. А что сделал ты — кроме того, что трусливо спрятался и бросил меня? Ты приполз ко мне, только когда я уже проделал все самое трудное, когда сделал мир безопасным для нас.

— Ты прав. Мне не стоило возвращаться. Да будет так. Наслаждайся своей властью над Доминарией. Тебе никогда не узнать ничего иного, и неисчислимые миры навеки останутся недоступны для тебя.

Разъяренный, раздосадованный, исполненный печали Уджин растворяется в воздухе, задрожавшем от жара невидимого пламени.

От сотрясения земли Найву откатило в сторону. Ударившись спиной о холодную стену эдра, она потрясенно открыла глаза. Рука больше не касалась пальцев Байшьи, и связь оказалась разорвана. Ее сестра все еще лежала, медленно дыша; грудь размеренно поднималась и опускалась. Глаза под опущенными веками без остановки бегали, дергались, не поспевая за бесконечным потоком видений. Что это — воспоминания или обманчивый морок? То, что они увидели, было реальностью или иллюзией?

Охотница привыкла доверять тому, что видит и ощущает сама: следы копыт или лап, примятая трава на тропе, запахи на земле и в воздухе, шорох листьев там, где проходит зверь, или крики, выдающие его местонахождение. Но как можно доверять историям, пришедшим в пересказе из далекого прошлого, или видениям, пришедшим неизвестно откуда? А что, если все это ложь?

Снаружи раздался какой-то шум, застучали осыпавшиеся вниз с тропы камни. Найва высунула голову в отверстие и увидела, как по склону торопливо спускается бабушка. Охотница выбралась наружу и подняла копье.

— Бабушка, — сказала она негромко, нервно поглядывая на небо. Она не смогла бы объяснить, что ее беспокоит — просто мурашки пробежали по спине и поднялись дыбом волосы на шее, будто за самой охотницей охотился хищник больше и сильнее, чем любой человек.

— Найва! — бабушка взяла девушку за плечи и встряхнула; на ее лице, что с ней редко бывало, отразилась тревога. — Почему вы ушли из пещеры? Где Байшья?

Найва показала на отверстие, ведущее в темное чрево эдра.

— Я пыталась ее остановить, но ты ведь ее знаешь. Дух-дракон заманил ее внутрь и заключил в странном месте, полностью покрытом зеркальной водой.

— Заключил?

— Я пошла за ней. И когда взяла ее за руку, тоже провалилась в грезы. Я видела то, что видела она. Видения, похожие на воспоминания. А потом я откатилась в сторону, связь между нами разорвалась, и я проснулась. Но Байшья до сих пор грезит. Кажется, она не может остановиться.

— Дух-дракон пытается говорить с нами.

— Уджин мертв.

— Ты все время говоришь так, но предки никогда не покидают нас окончательно, пока мы не отказываемся от памяти о них. Что ты видела?

Найва не умела рассказывать истории. Впрочем, охотничий опыт помог ей точно описать странный пейзаж с летающими пузырями. Бабушка внимательно слушала ее и, когда Найва закончила, некоторое время стояла молча, с сосредоточенным выражением лица, словно пытаясь изловить в услышанном тот секрет, что искала.

Наконец Найва не вытерпела и прервала молчание:

— Но что все это значит? Почему так происходит?

— Похоже, что Уджин все-таки не совсем мертв. Но и не в сознании. Остается только один вывод: дух-дракон пытается обратиться к нам единственным доступным ему способом — как предки говорят с нами иногда в снах и видениях. Люди ветра просто более восприимчивы к ветрам магии, так что он ниспослал им видение из глубины своего сна. А они позвали Байшью, зная, что она — шепчущая и способна напрямую слиться с чужим разумом, — она на мгновение замолчала. — Нам с тобой это недоступно, Найва. Но это не значит, что мы чем-то хуже. Просто у Байшьи свой путь в жизни.

— Ее путь — передать тебе видение, призывающее явиться к этой могиле?

— Может быть. Наставник Тэ Цзиня, должно быть, могучий шаман. Тогда ему тоже могло явиться видение, и он отправил Тэ Цзиня ко мне, чтобы рассказать историю, давным-давно поведанную Уджином джескайцам. Должно быть, эта история — важная часть того, что хочет открыть мне дух-дракон. Но что же я должны вынести из всех этих подсказок и ориентиров? Что Уджин хочет мне показать?

— А что, если все это обман, бабушка? Сны могут говорить неправду. Старинные истории могут лгать.

Бабушка взяла ее за подбородок и резко повернула к себе, чтобы заглянуть в глаза и внимательно осмотреть лицо.

— Зрачки у тебя выглядят нормально. Ты слышишь шепот в голове?

— О чем ты говоришь? Нет! Что происходит, по-твоему?

Мевра и все остальные почти наверняка убиты. Я не знаю, кто принял облик Мевры, но если мои подозрения верны, то нам всем грозит страшная опасность.

Бесстрастный тон бабушки заставил Найву поежиться от страха; в ее сердце словно угнездился ледяной червячок, и все тело вдруг сделалось мягким, бессильным.

— Какая опасность? Где остальные?

— Прячутся в священной пещере. И ты должна отправиться к ним.

— А что будешь делать ты?

— Пока не знаю, — ответила бабушка. Эти три слова стали самым страшным, что слышала Найва за всю свою жизнь, потому что бабушка всегда знала, что делать.

— О чем бы ни пытался предупредить нас дух-дракон, возможно, что он опоздал, — продолжила Ясва. — Я должна попробовать сама поговорить с Уджином и узнать, чего он хочет. Судя по твоим словам, я могу попробовать попасть в его сон при помощи Байшьи.

Раздался треск, заставивший их поднять головы. Они смотрели на кромку каньона и на яркую синеву безоблачного неба, поднимавшегося над ней. Солнце стояло в зените. Нигде не было ни движения, молчали птицы и насекомые.

— Моя девочка... — тихо проговорила бабушка охрипшим от непривычных чувств голосом. Она поцеловала Найву в каждую щеку. — Иди быстро. Иди тихо. Ты понимаешь меня? Ни на что не отвлекайся.

Ясва пролезла в небольшое отверстие и скрылась в эдре. Земля под ногами Найвы слегка задрожала, будто бы до нее дошли отголоски далекого землетрясения, или какая-то чудовищная тварь рылась глубоко в земле.

— Бабушка? — прошептала она.

Никто не ответил.

От страха она испытала мощный прилив адреналина; ее затрясло. Прикусив губу, она размеренно задышала, чтобы справиться с ужасом, но никак не могла перестать думать о двух самых любимых на свете людях, лежавших рядом — спящих, беспомощных. Найва поместила кусок сланца на место, закрывая проход, чтобы его было не так заметно, но плиту можно было бы легко отбросить в сторону изнутри. Пройдя десять шагов по тропе, она оглянулась. С этого расстояния поверхность эдра казалось совершенно гладкой и нетронутой, и на какое-то мгновение Найве показалось, что она случайно запечатала проход, что теперь бабушка и сестра тщетно будут пытаться выбраться наружу из устроенной ею тюрьмы. Что, если они умрут от жажды там, среди костей духа-дракона?

Нужно было вернуться и проверить еще раз...

Краем глаза она заметила быстрое движение. Резко развернувшись, она выставила вперед копье. Из-за каменной гряды вышла женщина. Миновав последний поворот тропы, она по прямой направилась вниз, ко дну каньона. Судя по размеру ее живота, она вот-вот должна была разрешиться от бремени, но двигалась удивительно легко и грациозно. Найва сразу ее узнала. Она всякий раз встречала Мевру на ежегодных собраниях в Аягоре, когда охотничьи отряды и семейные кланы собирались вместе, чтобы предстать перед Атаркой. Мевра была дальней родственницей Ясвы, — их бабушки были сестрами, — и входила в число тех немногих людей, которых Ясва искренне уважала. Она возглавляла собственный охотничий отряд и была умной и рассудительной женщиной.

Завидев Найву, Мевра улыбнулась. Это была дружелюбная, искренняя улыбка, внушающая уверенность.

— Приветствую, маленькая сестра. Я проделала длинный путь, чтобы отыскать тебя и твою семью — и заодно встретиться кое с кем из моей.

— Кто ты такая? — в голосе Найвы слышен был охвативший ее страх, но она сама не понимала, в чем дело.

— Разве мы не знаем друг друга? Как тебя зовут и кто твоя семья?

Найва раскрыла рот еще до того, как осознала, что сказать. Слова сами потекли с ее уст.

— Я Найва, дочь Кьярки, дочери Ясвы.

— Ясвы! Именно Ясва мне и нужна! Она не здесь? Мне кажется, я видела, как она спускалась этой дорогой.

— Здесь никого нет, как ты видишь, — Найва сосредоточилась на своей правой ноге, пытаясь освободиться, сдвинуть ее с места, но нога не слушалась. Липкий ужас все нарастал, подступал к горлу, но ровным дыханием Найве удалось сбить его, чтобы она могла членораздельно говорить. — Никого и ничего, кроме этих эдров, укрывающих кости погибшего давным-давно дракона.

— Это было совсем не так давно. Прошло лишь мгновение. Один удар сердца.

— Всю мою жизнь назад, — проговорила Найва.

— Просто ты совсем молодая, все еще птенец.

— Кто ты такая?

—Ты не узнаешь меня?

Найва глотала ртом воздух, словно она давно уже бежала и не могла остановиться, хотя на деле она не сдвинулась с места. Беременная с лицом Мевры спускалась все ниже, подходила все ближе и ближе. Охотничьи инстинкты Найвы били тревогу: женщина не пахла ни шерстью, ни потом, и на ее открытых щеках не блестел жир. Ветер не шевелил свободные пряди ее темных волос.

Ее шаги не производили шума, даже малейшего шороха.

Ноги ее не касались земли — между подошвами башмаков и каменистой тропой оставался зазор толщиной в палец.

Что говорила бабушка? Иллюзии могут заставить нас увидеть то, чего нет.

— Кто ты такая? — отчаянно повторила Найва. Крепко сжав древко копья, она направила острие на женщину, продолжавшую свой жуткий спуск над землей. — Ты не Мевра. Ты не из моих сородичей.

Беременная остановилась. Она моргнула, медленно опустив и подняв веки, и от этого долгого движения день словно сменился закатом. Потом улыбнулась — чуть-чуть слишком широко, чуть-чуть слишком радостно, чуть-чуть слишком тепло.

— Мудрый птенец, такой наблюдательный. Где Ясва?

— Не здесь, как ты сама видишь, — дерзко ответила Найва, несмотря на то, что от усилий, чтобы не упасть, у нее кружилась голова. — Кто ты такая? Ты не Мевра. У тебя даже ноги земли не касаются.

— Умница!

Смех беременной заполнил каньон, отражаясь от высоких стен, и Найва упала на колени, выронила копье, зажала ладонями уши. Смех становился все громче, а улыбка все шире. Она растягивалась, огибая голову; разошелся, как разрезанный ножом, рот, открывая глотку; губы расползлись и поглотили голову, потом плечи, и потом она вывернулась наизнанку в гротескной пародии на рождение. Но тварь, появившаяся из растаявшего тела женщины, крутилась и вытягивалась, и росла так быстро, словно хотела дотянуться прожорливой пастью до небес.

Из иллюзии поднялся дракон, и это существо было столь величественным, что Атарка по сравнению с ним могла показаться незначительной, ничтожной. Он был таким большим, что заслонял собой солнце, и его силуэт сиял в огибающих его лучах. Вокруг него свет преломлялся в радугу, и цветные дуги раскинулись в небосводе, словно празднуя его появление. Найва пораженно глядела на искривленные рога, уже знакомые ей по странным воспоминаниям их эдра. Между роками парил в воздухе сверкающий самоцвет в форме яйца, он медленно и гипнотически поворачивался.

— Теперь все будет хорошо, — проговорил дракон мягким, чарующим голосом. — Теперь ты в безопасности, маленькая Найва. Все твои заботы остались позади. До конца жизни ты будешь получать все, о чем только пожелаешь. Поверь мне. Мне нужна от тебя лишь одна услуга. Одна совсем незначительная услуга.

Никто не увидит, как она кланяется. Никто не увидит, как она раболепствует. Никогда.

— Чего тебе нужно?

— Мне нужен Уджин.

— Уджин мертв.

— И я так думал, когда убил его в первый раз, но оказалось, что он все-таки не совсем умер. На этот раз я вернулся, чтобы довести дело до конца. Ты — несравненная охотница, и вскоре прославишься как самая могучая истребительница драконов, которая поможет мне уничтожить его навеки.

Следующая история:

Сюжет «Базового выпуска 2019»
Описание planeswalker-а: Никол Болас
Описание planeswalker-а:: Уджин, Дух Дракона
Описание мира: Таркир