Хроники Боласа: Перспективы

Предыдущая история: Знакомая незнакомка

Найва крепче сжала копье и уперла его в землю, чтобы не свалиться в обморок от охватившего ее ужаса. Огромный дракон заслонял половину неба, закрывая путь к стенам каньона. Он, не прилагая никаких усилий, парил в воздухе и чуть улыбался, глядя на ее жалкие попытки показаться смелой.

— Ты не можешь противиться мне, малышка, и тем более не сможешь победить. Но с моей помощью ты станешь правительницей этого захолустного мирка — он станет твоим, и ты сможешь делать с ним, что пожелаешь. Просто расскажи мне, где Уджин, и почему место его падения заполонили эдры.

В горле у Найвы пересохло, и слова, которые она хотела сказать, прозвучали хрипло и сдавленно:

— Отчего ты ненавидишь Уджина? Это же твой близнец.

Великий дракон дернулся и выпустил язык пламени, пролетевший у нее над головой. С эдов, скрывавших остов дракона-духа, посыпались искры, но пламя и мерцающий пепел не причинили гладкой поверхности никакого заметного вреда.

— Он мне не близнец. Он рассказывает эту историю, чтобы присвоить себе часть моей славы и моего триумфа.

Найве было все равно, чего хотел Уджин. Ее бабушка и наставник Тэ Цзиня могут сколько угодно называть его «Душой Таркира». Она никогда с ним не встречалась, и ей было сложно представить дракона, который был бы людям другом. Однако в ее сердце проклюнулся росток силы. Удивительно, но этот могучий дракон не знает, что эдры скрывают под собой тело Уджина. А это значит, что он не видел и Байшью, лежащую в беспомощном трансе. Мысль о том, что ее сестра умирает, наполнила ее душу таким ужасом, что он стал топливом для опасной и яростной решимости. Впервые от ее копья нет толку. Ей нужно найти другой путь.

— Ты — Никол Болас, — сказала она, пытаясь свести воедино все, что открыли ей истории и воспоминания.

Он улыбнулся.

— Конечно, это я. А кто же еще?

Если все так, как говорилось в историях, то он способен прочитать ее мысли. Возможно, он уже это сделал. Когда он разберется в ее разуме, то поймет, что Ясва Коготь Дракона находится на расстоянии вытянутой лапы. Ее единственная надежда отвлечь его. Что там говорил Уджин? Никогда нельзя его злить? Если он убьет ее, то она уже не сможет выдать своих близких.

— Да, я слышала о тебе. Я все про тебя знаю. Ты лжешь, что Уджин не твой близнец. Вы вместе родились и вместе упали. Разве нет?

Его рев сотряс воздух. Со стены каньона посыпались камни, они катились и отскакивали от кокона из эдров, но эдры оставались недвижимыми, потому что были крепче камня.

— Конечно же, нет! Кто тебе такое сказал? — он придвинулся ближе, и его тень закрыла солнце, светившее ему в спину. Его голос из грохочущих раскатов превратился в зловещий шепот. — Уджин тебе это сказал?

Найва невольно попятилась назад, к эдрам, стараясь отстраниться от страшных зубов. Как странно... дракон мог бы раздавить ее, словно букашку, но вместо этого начал оправдываться. Может, если занять его разговорами, она сумеет как-нибудь выпутаться?

— Если вы с Уджином не близнецы, тогда кто же вы?

Дракон втянул воздух с такой мощью, что снег, припорошивший эдры вдали, устремился к ним и небольшой снежной бурей закружился вокруг Найвы. Он заговорил, и его громогласные слова эхом отражались от стен каньона.

Я поведаю тебе правду, хоть ты и не готова принять ее, ибо успела впитать замаскированную под истину ложь.

Я падал.

Уджин сказал бы тебе, что мы упали вместе, но так он лишь мутит воду — говорит полуложь, которую многие принимают за правду.

Я выпал из крыльев пустоты. Падение было первым, что я помню в этом мире: рев ветра, врезающегося в чешую, вспышка молнии, расколовшая небо, шумные удары крыльев прародителя.

Этот грохот заставил меня пробудиться от сонного падения. Когда я обрел ясность мышления, то без всякого промедления осознал, что мне предназначено судьбой не падать, а летать.

Я раскрыл крылья, чтобы поймать поток воздуха. Уджин сказал бы тебе, что мы были переплетены с ним, как одно существо — рожденные вместе, падающие вместе, вместе пробудившиеся разумы, исполненные смятения и любопытства. Он сказал бы тебе, что мы вместе поняли, что живем — понимаем — мыслим, — и тогда вместе расправили крылья. Вместе полетели.

Но это неправда.

Я полетел первым.

Я сделал первый вздох.

В эти первые мгновения я узрел великолепие солнца и роскошь неба, и мне открылось величие моего разума. А потом я заметил свернувшееся в клубок создание, беспомощно валившееся вниз рядом со мной. Конечно, первым порывом было помочь ему.

Шлепнув малыша по боку кончиком крыла, я разбудил его. С моей помощью он тоже смог расправить крылья. Даже тогда, когда мы были еще совсем юными и не до конца оформившимися, его крылья были куда слабее моих. Так он научился летать — вернее, следует сказать, это я научил его, что драконы рождены для полета.

Полета — и власти.

Конечно, я сразу же заметил, что у нас есть собратья. Буря, порожденная темными крыльями прародителя, закончилась, и в небе над мирным зеленым краем остались только мы. Нас было шестеро.

— Шестеро? — спросила Найва. — Разве не восемь? Разве двое не упали, так и не проснувшись? Разве их тела не разбились о скалы?

Коготь его передней лапы врезался в землю совсем рядом с ней, и ее так тряхнуло, что Найва не удержалась на ногах. Она упала на колени, больно ударившись. На глазах выступили слезы.

— Не смей меня перебивать, — прогремел дракон.

Найва, с трудом поднимаясь, опустила голову вниз, и в тот момент, когда внимательные глаза дракона не могли увидеть ее лицо, она позволила себе мимолетную, едва заметную улыбку. Как же он любил звук собственного голоса! Может быть, у нее действительно получится отвлечь его — как много лет назад бабушка решила отвлечь Атарку и пообещала ей сытной еды, чтобы спасти свой народ.

Итак, все началось с падения и полета.

Мы летали, радуясь свободе. Летали, чтобы открыть для себя мир, изучить все его уголки и постичь сложные узоры суши и морей. Сперва мы принимали их за живых созданий, таких же, как мы, но вскоре осознали, что это лишь заведенный в природе естественный порядок. Мы летели, и низшие существа сказали бы, что так прошли годы. Это было наше детство: небеса, ветер, солнце и звезды, торжествующая песнь их бытия — идеальное окружение для столь великолепных созданий, как мы, драконы.

Наконец, я один набрался смелости и, подгоняемый голодом, опустил свои лапы на землю. Это судьбоносное решение стало знамением всего, что было, и что будет. Крылья мои раскинулись в небесах, и моя грозная стать, мой вес, размер и острые когти давали мне полноправную власть над сушей и всеми, кто живет на суше. В тот день я назвал наш мир Доминарией, потому что забрал его песню себе.

Само собой, капризных и беспокойных двуногих следовало укротить и выдрессировать, чтобы они жили в мире. Мои исключительные успехи на этом поприще вызвали зависть среди собратьев и родственников, но их недовольство и злословие не стали помехой для столь талантливого и мудрого правителя, как я.

Однако триумф мой был омрачен. Увы, Уджин оказался не готов к испытаниям. В первые годы борьбы он поклялся, что всегда будет на моей стороне, но ему не хватило смелости выполнить обещание.

Нам нужно было разорить гнездо особенно мерзких двуногих, наткнувшихся на умирающего дракона и заявивших, что это они его убили. Ложное чувство победы сделало их чванливыми и самонадеянными, словно они на самом деле были достойны славы. Их следовало истребить. Но Уджин не выдержал. Он улетел прочь, чтобы его не достало их отравленное оружие, пока я самоотверженно рисковал жизнью, чтобы отомстить за смерть сестры. Даже он признал бы, что это правда. Он сыпал отговорками, оправдывался, ныл; он пытался отговорить меня, чтобы я не брал ситуацию под свой контроль. Но позволь я ей развиваться без присмотра, она угрожала бы самому существованию драконов в Доминарии.

Уже после того, как я истребил врагов, Уджин с критикой обрушился на мои методы — словно был какой-то другой способ нейтрализовать угрозу! Но я терпеливо выслушивал все его сладкоречивые жалобы. Тут и там среди его слов попадались крупицы мудрости, и я старательно выуживал их, потому что сам ничего не хотел так сильно, как мирного сосуществования всех разумных существ Доминарии. Я пытался объяснить ему, как это все должно сложиться, но он все еще был напуган.

И тогда он бежал. Исчез — только что он был здесь, и через мгновение воздух задрожал, и его... . НЕ СТАЛО.

Какая печаль, какое горе охватило меня, когда пропал Уджин! Как отчаянно я взвыл!

Это случилось так быстро, что я искренне посчитал, будто это моя вина. Я думал, что недооценил, сколько коварства и ненависти таили в себе выжившие двуногие. Корил себя за то, что не распознал могущества их колдунов, потому что сама мысль о том, что мой дорогой Уджин оказался трусом, была для меня недопустимой, немыслимой. Единственное объяснение, которое приходило мне в голову, заключалось в том, что могущественное заклинание стерло его из бытия прямо на моих пораженных глазах.

Разумеется, я изловил всех колдунов, которых смог найти. Я заставил их выдать все свои тайны. Тех, кто отказывался, я убивал; у тех же, кто соглашался подчиниться, я узнавал все секреты, и только после этого лишал их жизни. Я больше не мог им доверять. После этого я в своей великой мудрости основал собственные академии, где учились обладавшие магическим даром, чтобы после служить благому делу под моим правлением.

Само собой, мои собраться и родственники завидовали моему успеху. Я не хотел ссориться с ними — я всегда исповедовал принцип «живи, и дай жить другим», — но у меня не было выбора, если я хотел защитить свой народ.

Я долго мог бы распространяться о войне, в которую меня вынудили вступить другие, но эти рассказы нагоняют на меня тоску. Достаточно будет сказать, что война была долгой — если мерять вашими короткими жизнями, то прошло много человеческих поколений. Однажды, когда я наконец-то обратил упрямого тирана Аркадеса в бегство, Уджин вернулся. Он объявился прямо посреди поля битвы, прекратив сражение.

Пораженный его появлением, я потерял самообладание.

— Что это за колдовство?! — взревел я. — Уджин мертв.

— Это не колдовство. Ты не узнаешь меня, Никол?

Мои сердца сперва наполнились радостью, а потом их сдавил гнев.

— Это какая-то проклятая магия Аркадеса!

Я сотворил пламя в попытке испепелить мираж.

— Никол! Остановись! Это действительно я.

В последний момент я успел отвернуть голову, и пламенная струя моей ярости обожгла землю, никому не причинив вреда. Что, если это действительно был он?

— Ты мертв. Я видел, как жестокое человеческое колдовство не оставило от тебя и следа. Так они отомстили мне за победу — уничтожив то, что я любил больше всего на свете. Но я расквитался с ними и принесу этой земле мир и гармонию, о которых ты мечтал.

— Ты вот это называешь миром и гармонией?

Слова истинного Уджина! Он всегда находил изъяны во всем, что бы я ни делал. Но на этот раз я смогу произвести на него впечатление. Ему придется признать, что я оказался прав, что я превзошел его.

— Так и будет. Посмотри, чего я уже добился. Идем, Уджин. Я покажу тебе.

Я стал для него проводником по Доминарии. Я показал Уджину ее красоту и великолепие, ее могущество и славу — ведь сам он редко покидал гору нашего рождения, потому что боялся улетать слишком далеко. Когда он устал от полетов, мы вернулись к этой горе и устроились на вершине, теперь украшенной сдвоенными рогами в знак превосходства драконьего рода. Я обозревал раскинувшийся внизу ландшафт, а Уджин безмолвно сидел рядом. Я думал, что он доволен — как я был доволен тем, что он вновь со мной. Но вскоре мне предстояло узнать, что на самом деле в его чреве кипела зависть.

— Ты, конечно, и не подозревал, что мир такой огромный, да, Уджин? Я путешествовал везде, и здесь не осталось ни одного места, большого или маленького, где не ступал бы мой коготь. Теперь никто не осмеливается называть меня слабым.

Уджин рассмеялся.

— Ты правда считаешь, что все твое мелочное копошение хоть что-то значит на бескрайних просторах Мультивселенной?

Какой болью в моих сердцах отозвалась эта насмешка! Конечно, у меня возник соблазн напомнить Уджину, что все это время сам он прятался в своем убежище труса, но я сдержался и вместо этого попытался успокоить его взволнованный разум.

— Ты вернулся лишь для того чтобы оскорблять меня? А я думал, что мы с тобой друзья. Теперь ты здесь — и мы можем разделить триумф, как всегда делали это раньше.

— Мне не нужны твои объедки, Никол. У меня есть свои секреты, которые я узнал, сидя у ног мудрой женщины.

— Эту старуху давно забрала смерть, и ее заумные бредни вместе с ней превратились в прах. Ее тайны были подобны пузырям, что лопались, когда дотрагиваешься до них: красивые на вид, но пустые внутри.

— Ты еще увидишь! — злобно закричал Уджин. Он начал что-то болтать о планах бытия и хождении по путям между мирами. — Я найду дорогу, как она обещала мне много лет назад, и тогда ты пожалеешь. Ты пожалеешь, что думал, будто чем-то лучше, чем я.

На вершине горы завывал ветер. Надвигалась буря. Валил густой снег, и за его белой пеленой я почти не видел своего собеседника.

— Уджин! — прокричал я.

Я почувствовал дуновение теплого ветерка, и Уджин исчез.

Сбежал.

Подлая сущность его сердец раскрылась мне во всем своем уродстве. В первый раз он бросил меня, когда был нужен мне больше всего. Теперь же он вернулся лишь для того чтобы издевательски напомнить, как дорог мне был — очевидно, что сам он не испытывал ко мне теплых чувств. Я понимал, что он сделал все это, потому что завидовал тому, чего мне удалось достичь. Завидовал моему острому уму и стратегическим находкам. Завидовал моим магическим талантам — которые он так мечтал раскрыть в себе, но старуха, обещавшая ему это, оставила его ни с чем. Завидовал тому, что у меня были мириады благодарных подданных, и вскоре мне суждено было стать правителем всего мира — милостивым и внушающим благоговение своим величием и могуществом.

Как он посмел утверждать, что чем-то лучше меня? Как посмел совать мне в лицо свою магию, которой отказывался делиться? Он был никем и ничем — слишком слабым и трусливым для сражений. Он был последним из нас, древнерожденных драконов, и на самом деле даже не заслуживал называться одним из нас. Вероятно, он тщился украсть и присвоить себе мою славу. Неудивительно, что он так разозлился, когда понял, что ему не хватит сил на то, что мне досталось так легко.

И все же зубы его оскорблений были острее драконьих клыков и, несмотря ни на что, они прогрызли путь в мои сердца.

Он вновь меня бросил. Намеренно. Издевательски. Пренебрежительно.

Я, пышущий жаром тысячи солнц, впервые в жизни ощутил холод, ибо был отвергнут. Уджин вернулся специально, чтобы отказаться от моего предложения дружбы, чтобы швырнуть мою щедрость мне же в лицо.

Такие, как он, неспособны радоваться удаче других, а единственное знакомое им чувство это черная злоба.

Такие, как он, не могут найти радость и удовлетворение в чужих достижениях и успехах и способны на одну только горечь.

Такие, как он, могут найти утешение только в зависти.

В ярости.

В ЯРОСТИ.

Как посмел он обрести то, чего у меня не было?

Искра, раскаленная добела, вспыхнула у меня в груди с такой силой, что едва не ослепила. На глаза опустилась пелена непроглядной черноты. Я споткнулся и упал, покатился, полностью потеряв ориентацию, но, немыслимо вывернувшись, все же смог встать на крыло.

И тут я обнаружил, что не сижу больше на вершине горы рождения, а парю над бескрайней водой океана, недвижимой и гладкой, как зеркало. Единственным, что здесь двигалось, был я сам. Тень от крыльев скользила по морской глади. В небе этого загадочного места не видно было солнца, и повсюду была лишь вода да торчащие из нее скалистые островки. Здесь, на грани моего восприятия, постоянно слышен был таинственный шепот. По едва различимой вибрации, отдававшейся в костях, я понял, что это не настоящий мир, а какой-то искусственный артефакт, оставленный неведомым мастером. Этот мастер нигде не оставил ни подписи, ни даже следа, чтобы засвидетельствовать авторство. У кого — или у чего — хватило на это могущества? И почему теперь этот мир заброшен?

В небе тихо плыли пузыри, они опускались вниз, потом касались чешуи и лопались.

С каждым лопнувшим пузырем передо мной на мгновение появлялось новое захватывающее дух видение: другие края, другие миры, другие планы бытия.

О!

Со следующим вздохом я осознал все случившееся. Я стал мироходцем!

Я стал тем самым, о ком все время твердил Уджин. Он так хотел завладеть этой магией, но не смог добиться ее!

После первого неожиданного перехода ориентироваться между мирами стало гораздо проще. Я перемещался по паутине переходов в черноте, связующей миры. Я попадал из одного мира в другой, потом еще в один, и еще...

Какие чудеса встретились мне за границами унылой Доминарии! Я побывал в сотне миров, потом еще в сотне. Но за все это время я не встретил никого, кто мог бы перемещаться между мирами. Я был первым из представителей разумных существ, открывших возможность попасть в иной план бытия. Неудивительно, что бесконечность и вечность с такой готовностью приняли меня — мы много лет путешествовали рядом друг с другом.

И даже в этот момент я думал об Уджине, хотел разделить с ним этот час триумфа — или хотя бы простить его и услышать, как он наконец-то признает, насколько далеко я продвинулся.

Я не эгоистичен. Скрывать эти знания от Уджина казалось мне просто невежливым, пусть даже ему никогда не удастся овладеть искусством путешествий между мирами самому. В то время я еще не понимал, как не имеющая себе равных искра отделяет нас, редких мироходцев, от других, недостойных представителей разумной жизни, для которых неописуемые миры навсегда останутся за непреодолимой преградой.

Да, я думал о нем. Я думал, что мы вновь сможем стать друзьями, как тогда, на заре наших дней. Так что я отправился домой.

Конечно, по меркам двуногих прошло очень много времени. Доминария, которую я покинул когда-то, так переменилась, что я едва узнавал некоторые ее части. Реки текли по новым руслам: острова ушли под воду, озера пересохли, а моря затопили свои некогда населенные берега. Я узнал, что война драконов-старейшин закончилась в незапамятные времена. Повсюду в этих краях установился хрупкий мир. Из всех драконов-старейшин и их детей выжили только Хромиум Руэлл, Аркадес Саббот, Палладия-Морс и этот отвратительный зверь Ваэвиктис Асмади. Руэлл странствовал по миру под личиной всегда готового помочь наблюдателя, и всякий возносил ему хвалу за мудрость и благожелательность. И все же он был ничем не лучше грабящих и угнетающий народ собратьев, поскольку совал свой нос повсюду, куда только желал, и никто не смел отказать ему. Ваэвиктис появлялся тут и там, охваченный неутихающей яростью. Он грабил и жег дома, как хотел, — иногда вместе с несдержанной и вспыльчивой Палладией-Морс, но чаще в одиночку.

Но обыскав мир вдоль и поперек, я не нашел и следа Уджина. В попытке его отыскать я побывал даже в королевстве Аркадеса, где мы с Уджином провели немало времени, когда были еще птенцами.

Аркадес приветствовал меня в своей ужасно раздражающей покровительственной манере и тут же поинтересовался, где меня носило столько времени. Он с гордостью продемонстрировал мне свою империю, которую считал тщательно отрегулированной и удивительно большой. Но я знал, как устроен мир на самом деле.

— Уджин? Я знаю, вы с ним особенно близки с самого вашего рождения. Но я не видел его с тех самых пор, как вы отправились разделаться с убийцами драконов. Ты сам сказал, что он умер.

— Нет, я такого не говорил, — поправил я. — Он был вовсе не мертв. Просто спрятался. И вернулся в самый разгар нашей последней битвы.

Аркадес смерил меня взглядом со своим обычным выражением снисходительного превосходства.

— Битвы, из которой ты сбежал, бросив войска? Не беспокойся, я собрал их под свое крыло. Уверяю, они были мне благодарны за защиту.

— Разве ты не видел, как он летал между нашими армиями? — спросил я, пораженный тем, что он говорит.

— Ты был сам не свой в тот день, Болас. Неудивительно, что ты начал видеть иллюзии. Тебе всегда было стыдно из-за гибели Уджина, верно? Ты винишь себя в том, что не смог защитить его? Или просто отошел в сторону, позволив добраться до дракона какому-нибудь губительному колдовству? Мне всегда было интересно. И я всегда подозревал, что ты ему завидовал, потому что он был умнее и мудрее тебя.

Я — завидовал Уджину? Это смешно.

И тогда я понял. Аркадес специально унижает меня, чтобы я пришел в слепую ярость — как я и сделал бы, будь я юн и вспыльчив. Но сейчас я это перерос. Перерос на две головы. Я был мироходцем — первым и единственным в своем роде. Участь правителя Доминарии прекрасно подошла бы узколобому деспоту вроде самого Аркадеса, но я тогда уже настолько превосходил сущность дракона, насколько он опережал жалких, слабых и недолго живущих людей.

Я был в его дворце на вершине утеса и глядел на изящную архитектуру города, на его прямые, как полет стрелы, улицы. И я заронил зерно сомнения в его высокомерный разум. Может быть, жившие здесь двуногие вовсе не такие достойные, как он считал? Может быть, на самом деле они не уважают его и не следуют его законам, а лишь притворяются? Может быть, они замыслили восстание, чтобы свергнуть его, потому что для них он был обычным тираном, хоть и считал себя милостивым правителем? Не об этом ли шепчутся его подданные, когда знают, что он не слышит их? Если он разошлет агентов во все уголки и щели своего королевства, то те смогут донести ему о настроениях народа и вывести на чистую воду подстрекателей. Он мог бы предложить награду тем, кто выдает предателей, и щедро платить готовым обратиться против собственных сородичей. А если этого будет недостаточно, он мог бы выжигать районы или даже целые города, где укрываются подозрительные личности. Сжечь их. СЖЕЧЬ ИХ.

В последний раз улыбнувшись на прощание, я окутал себя магией и покинул Доминарию. Посеянные мною сомнения укоренятся — или зачахнут. В любом случае, Аркадес меня больше не побеспокоит. Он никогда не сможет путешествовать по мирам. В нем нет той сущности, что позволяет это делать. Она есть лишь у меня.

Вообрази же мое удивление и радость, когда я вышел из Слепой Вечности в то место, которое назвал своим Царством Медитации, и обнаружил там Уджина! Он парил над водой и глядел в зеркало ее глади, словно не мог придумать лучшего занятия, чем пялиться на собственное отражение.

— Уджин! Как ты сюда попал? Я так рад видеть тебя, брат, ведь я боялся, что потерял тебя навеки.

Но у него не было слов для меня. В нем была лишь вражда, которую питала его злоба, и зависть, и возмущение, и память о снисходительном, издевательском смехе. Ее питал страх, что я раскрою истину о тех вещах, которые он хотел оставить скрытыми, и что моему слову поверят скорее, чем его.

Он набросился на меня — свирепо, без предупреждения, с незамутненной яростью и болезненной обидой. Мне пришлось защищаться. Сперва над просторами вод Царства Медитации, а потом в бешеной гонке через миры. Наш бой продлился дни, годы, поколения. Мы дрались зубами, когтями и магией. Сражение все продолжалось и продолжалось, ибо Уджин был непреклонен и отвергал все мои попытки предложить перемирие. Он просто хотел убить меня — только за то, что я прошел через миры раньше, чем он сам. Его сердца разъедала зависть к тому, чем я с ним не поделился.

Что я мог сделать? Умиротворить его было невозможно.

В конце концов, пройдя множество дорог, мы вернулись в Царство Медитации. Там, исключительно из самообороны, я убил его.

С громким всплеском он повалился в спокойную воду. Удар от падения был оглушительным, словно гром. Поднялись чудовищные волны; они прокатились по каменистым островкам, уничтожая все на своем пути. Волны никак не утихали, они выплескивались за пределы Царства Медитации в сеть, соединяющую миры, — а может быть, и в Слепую Вечность, бездны которой недосягаемы даже для драконов. Вода пролилась из Царства Медитации, словно смерть Уджина стала тяжелым камнем, который бросили в керамическую миску, и та треснула.

Разбушевавшаяся стихия подхватила и меня — и выбросила из Царства Медитации. Подобно снаряду копьеметателя, я пролетел через десять, двадцать или сто миров, пока не врезался в землю Доминарии, на острове в архипелаге Мадара, в эпоху, когда воспоминания о драконах-старейшинах уже превратились в легенды. Побитый, оглушенный, я с трудом восстановил свои силы — но в результате стал еще сильнее, чем прежде. Впереди меня ждало еще много битв, и из каждой я выходил победителем.

Конечно, юная Найва, ты захочешь узнать о моей долгой и удивительной жизни — и теперь, когда я раскрыл тебе ложь Уджина, я буду рад поведать тебе свою историю. Но ты, должно быть, думаешь, что отвлекаешь меня от моих целей в этом мире?

Найва больше не видела неба — перед ней были лишь бесподобные глаза дракона и сверкающая кривизна рогов, меж которыми гипнотически вращался самоцвет в форме яйца.

Он улыбнулся, показав зубы. Он мог проглотить ее в один присест.

— Меня всегда расстраивало, — вкрадчиво произнес Болас, — что люди отчего-то сразу думают, будто драконам нравится вкус человеческого мяса, тогда как на самом деле это вовсе не так.

Он ниже опустил голову. Найва отступила еще на шаг, но дальше отойти не могла — она уперлась в эдры.

— Ты не понимаешь одного. У меня есть все время во всех мирах, а твое время быстро подходит к концу. А теперь... Где Уджин?

— Уджин мертв.

— Так думал и я, когда убил его в Царстве Медитации. Покидая тот мир, я считал его мертвым. Но я ошибся. Потому что каким-то образом он оказался не мертв. С тех самых пор он не дает мне покоя — совсем недавно он пытался поймать меня в ловушку на Иксалане при помощи магического артефакта.

— На Иксалане? — выдавила из себя она, просто чтобы дракон продолжил говорить.

— Это название ничего для тебя не значит. Это просто другой мир. Тот, которого тебе не увидеть за всю твою короткую, бурную, бестолковую жизнь.

Ее члены похолодели, сердце еле билось, и все тело словно решило, что лучше впасть в беспамятство, нежели столкнуться с сокрушительной мощью Никола Боласа, величайшего врага Уджина. Но она не станет трястись от ужаса.

— Уджин мертв, — смогла проговорить она сиплым шепотом. — Здесь покоятся его кости. Они погребены под эдрами.

— О! Хм-м... — задумчивый тон дракона, внимательно взглянувшего на уходившую за поворот каменную структуру нервировал ее. — Значит, своим падением он прорыл этот каньон. Что ж, возможно его кости действительно здесь лежат.

— Разве ты сам их не видишь?

Он ударил передней лапой по земле, и этот звук эхом отразился от стен каньона.

— Не задавай мне вопросов. Жаль, что остальные считают тебя ни на что не годной, верно?

— Ни на что не годной? Они полагаются на меня!

— Не будь такой наивной, дитя. Бабушка терпит тебя лишь потому, что считает способной защитить ту внучку, которую она действительно любит — наследницу шаманского дара. В тебе же нет магии, не так ли?

— Я охотница!

— Да, да, ты охотница. Вы все охотники. Но твоя сестра — еще и шаманка. Нет ничего хуже, чем узнать, что кто-то любимый тобой владеет даром, в котором тебе отказали. Дар, которым он отказывается с тобой делиться. А от тебя ждут, что ты будешь угождать ему и льстить, превозносить его, когда на деле ты куда ценнее. Это ты в ближайшие годы будешь кормить племя. Ты поведешь людей в высокие горы летом и на равнины зимой. Ты — предводительница, а сестра, о которой ты никогда не просила,и не хотела ее, стала для тебя обузой. Из-за нее ты не можешь двигаться вперед — тебя заставляют присматривать за ней, ждать ее, не позволяют тебе заниматься разведкой и охотой, как подобает человеку с твоими умениями. Это просто нечестно. Лишь избавившись от нее, ты сможешь обрести свою судьбу, верно? Ты сможешь стать великой охотницей и предводительницей, которой заслуживаешь быть. А я могу помочь тебе в этом, Найва.

Слова, которые Болас произносил таким мягким, убедительным тоном, нашли путь в ее сердце. Разгорелась старая досада. Все обиды, что она стерпела за последние годы, вдруг всплыли в ее памяти — головная боль, которую мог унять лишь дракон. Но ему нельзя доверять. Найва уцепилась за эту ускользающую мысль.

— Как ты можешь мне помочь? И почему хочешь помогать мне?

— Потому что если я не помогу тебе, то мне придется уничтожить Таркир. Хотелось бы обойтись без этого. Тем более, что ты можешь спасти его от уничтожения.

— Зачем тебе уничтожать Таркир? — прошептала она хрипло, оцепенев от ужаса.

— Затем, что он Таркир любит. Но прежде всего, чтобы он не смог здесь возродиться, — некоторое время дракон молчал, а потом выдохнул струйку горячего воздуха на ее дрожащее тело. — Не страшись, Найва. Я сам не хочу уничтожать это место, и поэтому готов помочь тебе. Вместе мы очистим Таркир от твоих врагов — от всех драконов и всех других племен. Ты сможешь охотиться по всему миру, и никто не встанет у тебя на пути. Я дам тебе все, о чем ты только мечтала, ибо обладаю могуществом, которое готов направить тебе во благо. Тебе нужно лишь отдать мне Ясву. Сейчас же!

«Сейчас же», — эти слова засели у нее в голове. Все, что он говорил, было правдой. Байшья всегда была бременем тяжелее, чем целая сеть мертвых гоблинов. Когда бабушка умрет, ни одно племя не рискнет принять молодую и неопытную шепчущую, чье присутствие будет грозить всем смертью. Что, если ей придется отказаться от всего, о чем она мечтала, только чтобы защитить сестру? Найва никогда не понимала старые обычаи. Они были лишь препятствием на пути вперед.

— Она здесь. Прямо здесь. Прячется.

Улыбка дракона, казалось, озарила целый свет.

— Приведи ее мне. И тогда ты получишь награду.

Если она будет цепляться за прошлое, то не увидит будущего. Она была права, когда сказала Тэ Цзиню, что старые обычаи — лишь труп, брошенный на пожирание падальщикам.

И все же, когда она подумала о молодом воине призрачного пламени, о его смелости и самопожертвовании, то поежилась, теряя решимость. Что скажет Тэ Цзинь, когда узнает, как она самолично отдала великую Ясву Коготь Дракона в лапы Николу Боласу.

— Юная Найва, не следует думать, будто я хочу причинить Ясве вред. Я хочу помочь. Только и всего. А теперь — ступай, — его голос стал жестче. В голове у Найвы нарастало давление, и она подумала, что сейчас ее череп лопнет. — Сейчас же.

Встав на колени, она отодвинула в сторону фрагмент сломанного эдра и забралась внутрь. Там, в темной тесноте, лежала, словно заснув, ровно дышащая Байшья. Бабушка сидела рядом, скрестив ноги и погрузившись в медитацию. Ее левая рука лежала на бедре, а правой она нежно обхватила пальцы Байшьи. Этот жест уколом ревности отдался в сердце Найвы. Бабушка всегда выделяла Байшью. Она любила ее больше, чем Найву.

Бабушку ей придется вытаскивать наружу. Но это может подождать. Вытащив нож из ножен, Найва прижала лезвие к беззащитному горлу сестры.

Сюжет «Базового выпуска 2019»
Описание planeswalker-а: Никол Болас
Описание planeswalker-а:: Уджин, Дух Дракона
Описание мира: Таркир