Освобождение

Предыдущая история: Темные закоулки

Двенадцать лет назад Чандра Налаар смотрела, как умирают ее родители. И вот, наконец, она вернулась домой — на Каладеш. Там она узнала, что ее мать выжила... но Пию Налаар, предводительницу движения отступников, арестовали силы правящего Консульства по приказу мироходца Теззерета. C помощью Ниссы Ревейн и госпожи Пашири Чандра смогла узнать, где держат ее мать, но в результате все трое попали в ловушку, расставленную жестоким Баралем.

Из запертой и защищенной от магии камеры, медленно заполняющейся ядовитым газом, сбежать можно только одним способом — перенестись в другой мир. Но Чандра не может бросить госпожу Пашири... а Нисса понимает, что не может бросить Чандру.

Он все еще пытался привыкнуть к своим рукам. Поэтому едва не свалился с последней крыши.

Механические пальцы, что дала ему Бабушка, оказались сильными и удивительно отзывчивыми. Это было почти то же самое, что носить перчатки. Но, как и у руки в перчатке, хватка была другой. Ему приходилось напоминать себе не сжимать слишком сильно руку, когда он держал стакан, и наоборот — когда прыгал по крышам над переулком.

Он бесшумно приземлился на покрытые пылью кирпичи, поднявшийся от его стремительного пролета порыв ветра утих, и тут он почувствовал, что теряет равновесие. Край крыши начал отдаляться. Пальцы — его настоящие пальцы — сжались внутри металлических перчаток. С бесшумной легкостью механические руки напряглись, впиваясь в каменную кладку. Восстановив равновесие, он перемахнул через парапет. Ветер трепал складки его одежды. По лазурному небу проплывали громады контрастных полуденных облаков.

Все это заняло не больше удара сердца.

Он остановился, вслушался, принюхался к запахам, что нес ветер. Из кухонных окон внизу поднимался букет ароматов дюжины специй, названий которым он не знал еще пять месяцев назад. Теперь же он уверено выделил кардамон, куркуму, гвоздику, тмин и другие пряности. Для большинства людей их могучий аромат заглушил бы все другие. Однако он различал, как пахли раскаленные от солнца камни и латунь, чувствовал несвежий запах застоявшейся смазки и резкую вонь пота десятка инспекторов Консульства.

С высоким пчелиным жужжанием сверху пролетел крылатый наблюдательный топтер. Из оставленных металлическими пальцами дырок на вымощенный булыжником переулок внизу посыпалась струйка каменной крошки.

Шелест ткани.

— Тут все разваливается на части, — произнес женский голос инспектора, эхом отразившийся от кирпичных стен и каменной мостовой. — Консулам надо снести эту рухлядь и все отстроить заново.

Другой голос, мужской:

— Может, они так и сделают. Я слышал, что перед Ярмаркой весь городской бюджет пустили на павильоны...

Довольный тем, что инспекторы ничего не заподозрили, он бесшумно прошел к дальнему краю крыши и взглянул на уходящую вниз стену. Балкон, балкон, водосточная труба, навес из парусины... он выдержит его вес? Может быть, лучше уличный фонарь? Затем стена и, наконец, улица. Через несколько ударов сердца он был уже внизу. Взявшись за ткань укрытыми металлом пальцами, он плотнее закутался в подаренный плащ.

Он посмотрел на свои перчатки из сверкающей латуни. Из просторных рукавов плаща выглядывали только ладони, но металл шел дальше и поднимался выше локтей. Перчатки сделали мастеровые Золотой Руки — их специальностью были вот такие вот персональные устройства. Их заказала для него Бабушка. Эти мастера не задавали вопросов. А плащ она сшила сама, используя хитроумные устройства, где все крутилось и щелкало. «Тот, что носишь ты, — такая скука! У нас в таком ты будешь только сильнее выделяться из толпы». Он держал в руках рулоны шелка, с почтительным безразличием отвечая на вопросы о цветах и узорах.

Он свел плечи, сгорбился и нырнул в шумную толпу, — вслушиваясь и пытаясь не обращать внимания на удушливый запах от потных, испуганных тел.

...что они делают?..

...долго здесь были...

...сказал, что отступники установили ловушки...

...пап, когда мы пойдем домой?..

...никогда не видела так много...

Спрятавшись в свой плащ, он наблюдал за траекториями кружащих топтеров и суетливыми перемещениями людей и ведалкенов в форме инспекторов Консульства. Дом Бабушки был окружен.

Он скользнул в небольшой переулок и вновь поднялся на крыши. Прислонившись к сарайчику с садовыми инструментами, он вспоминал. Золотистый пролетает с этой стороны каждые двадцать секунд, оранжевый облетает здание и летит на закат каждые сорок... Ароматы от разбитого на крыше садика со специями забивали ему нос.

Может получиться.

Он ждал, вслушиваясь в нарастающее жужжание крыльев топтера.

Пора!

Он сделал кувырок, бросился к краю крыши, прыгнул.

От жесткого приземления у него перехватило дыхание.

Еще один рывок вперед, мимо окна в крыше, резкий поворот за дымоход.

Звук крыльев нарастал, оглушительным эхом отражался от кирпичной кладки. Оставалось несколько секунд.

Дом Бабушки был самым высоким в квартале. Он прыгнул вверх и вытянул руки в металлических перчатках, а его яркий сине-золотой плащ шлейфом развевался за спиной...

Латунные пальцы вцепились в камень парапета. Громадные башмаки мягко коснулись кирпичей.

Крякнув от усилия — слишком громко! — он подтянулся и перелез на крышу.

Несколько ударов сердца он лежал за парапетом и дышал ртом, заставляя себя делать медленные, тихие выдохи. Он слушал, не поменяются ли траектории топтеров, не вскрикнет ли кто-нибудь, заметивший его снизу.

Ничего.

Терраса Бабушки выходила на другую сторону здания, и с нее открывался вид на исполинский эфирный шпиль Консульства. У Бабушки были свои названия для этой постройки, самым мягким из которых была «уродина», а грубые включали в себя удивительно меткие описания, относящиеся к известным физиологическим отправлениям. Подобравшись к краю, он принюхался. Только ее орхидеи. Ничего не говорило о том, что на террасе были инспекторы.

Бесшумно спрыгнув, он приземлился среди горшков с растениями и проскользнул в дом. «Прошу прощения за вторжение».

Он сидел на корточках и прислушивался, а ветер играл ее льняными занавесками. Два голоса. Нет... три. Один — с командирскими нотками. Все они шли из ее спальных покоев дальше по коридору. В комнате прошел грубый обыск: содержимое ящиков старинного деревянного комода разбросали по цветным плиткам пола, диванные подушки выпотрошили.

Стараясь не потревожить вываленные из ящиков вещи, он без единого звука прошел по плиткам, вслушиваясь в разговоры из соседний комнаты.

Женщина с низким и серьезным голосом:

— Ты смотрел в том шкафу?

Недовольный молодой человек:

— Естественно, я смотрел в том шкафу. Ничего там нет.

Третий голос, мужской, резкий:

— Мы должны хоть что-то найти. Какие-то доказательства. Она больше десяти лет стояла у самого сердца движения. Она не могла держать все секреты в голове. Может, вы... я не знаю... Идите, еще раз обыщите гостиную.

В коридоре раздались шаги.

— Слышала, что Рашми прошла в следующий круг? — сказал молодой человек. За ними оставался шлейф резкого металлического запаха заряженного эфира. Конечно же, они был вооружены. В голосе юноши послышалось сомнение:

— Не понимаю, зачем кому-то нужен прибор, телепортирующий вазы...

— Думай масштабнее, гляди в будущее, — ответила женщина. Под ее башмаками затрещало битое стекло, и она вполголоса выругалась.

— Сегодня вазы, завтра — мехагиганты...

Тщательно выверяя каждый шаг, он бесшумно проскользнул по коридору и оказался в гостиной. Инспекторы в одинаковой оранжево-красной форме стояли плечом к плечу, обозревая ими же устроенный беспорядок. На поясе у каждого висели и шипели черные металлические приборы.

— А ее домашнего зверька нашли? — спросил юноша.

— У нее зверьков не было, — ответила женщина. — Она же жизнетворец. Она себе живность сама делает.

Покрытыми шрамами руками она нарисовала в воздухе некое подобие птицы.

Он быстро и беззвучно зашагал по плитке, раскрывая руки, словно хотел заключить незваных гостей в объятья. Капюшон его плаща наполнился ветром.

Юноша начал поворачиваться, нахмурив брови.

— Но на диване повсюду белая шерсть...

Его тень упала молодому инспектору на лицо. Тот вздрогнул, широко раскрыл глаза, а рука метнулась к ножнам.

Металлическими ладонями он поймал их головы и с силой стукнул друг о друга.

Звук удара кости о кость заставил его поморщиться. Консульские двумя беспомощными грудами обвалились на пол.

«Голова у вас будет болеть так, что не позавидуешь».

Из коридора послышался голос командира.

— Басани! Что у вас там такое?

Заняв позицию у двери, он замер.

— Басани! — прогремели шаги по коридору.

Красный и оранжевый шелк. Золотой металл. Лен цвета слоновой кости. Еще до того, как яркие пятна собрались в человека, латунные пальцы сомкнулись на его шее и оторвали от земли. Старые инстинкты.

Человек захрипел, пытаясь дотянуться до приборов на поясе.

Он свободной рукой смахнул все оружие на пол и развернул командира, впечатав спиной в ближайшую стену.

— Добрый день.

Беззвучно раскрывая рот, человек хватался за горло.

— Прошу прощения, — сказал он, слегка ослабляя хватку. — Это не мои обычные руки.

Человек шумно задышал, и исходящее от него зловоние стало сильнее.

— От тебя несет страхом, — продолжил он, наклонив голову на бок. — Ты боишься?

— Да, — прохрипел командир, бешеными глазами вглядываясь в тени под капюшоном.

— Это хорошо, — проговорил он. Выждав два удара сердца, чтобы дать ужасу подрасти, он спросил:

— Где Бабушка Пашири?

— Под стражей. Уже должна быть, — командир выдавливал из себя слова, словно рыба, попавшая вдруг в иссушенную пустыню. — В ловушке. Отступница.

Он надеялся, что Бабушка сбежала, а они явились сюда, чтобы отыскать ее. Но увы, она была у них в руках, и здесь им нужны были лишь какие-то оправдания этого.

— Как вы ее заманили? — продолжил он допрос.

— Она искала... Кого-то. Пустили слух. И пришли. Попались.

Командир юлил. Он поднял человека еще немного вверх.

— Кого?

— Первую. Отступницу.

Человек рванулся, задергался, через сдавленное горло рвался наружу кашель.

Бабушка часто говорила о Первой отступнице, но никогда не называла ее настоящего имени. Он лишь раз встречался с нею. Женщина с благородными манерами и отстраненными, смотрящими вдаль глазами. Ее можно было принять за железную статую, и было почти незаметно, какое огромное бремя она несет на плечах.

— Где эта ловушка?

Командир попытался помотать головой.

— Я... я не знаю!

— Очень жаль.

Глаза человека широко раскрылись, черные зрачки напоминали бездонные ямы.

— Ты меня... Убьешь?

— Я не убиваю, — он стукнул человека по голове свободной рукой и бросил бессознательное тело на плитку. — Больше не убиваю.

Он вернулся на террасу и осторожно сдвинул в сторону горшки с орхидеями. Если они выманили ее, то это значит, что из дома она вышла по собственной воле. С этим можно было работать. Он закрыл глаз и вдохнул.

В воздухе была какофония запахов. Он сосредоточился, отбросил специи, металлы, взволнованных жителей, всепроникающий электрический запах клубящихся эфирных паров.

Вот оно.

Тончайший шепот с улицы внизу: летние плоды, гиацинт и мед. Ароматическое масло Бабушки. «В наши дни такой почти невозможно добыть», — говорила она ему с упрямой гордостью. И еще более тонкий запах: машинное масло и горячая латунь механической птицы, что восседала на нее плече и пела зашифрованные послания.

Сейчас в переулке за домом никого не было. Но надолго ли? Перемахнув через перила, он подхватил ветер плащом, а потом покатился по земле, смягчая удар от падения.

Шепчущий запах вел в сторону закатного солнца. Раздувая ноздри, он быстро шагал по извилистым улочкам, и голуби и ткачики испуганно взлетали при его приближении.

Это были совсем другие джунгли, но он был хорошим следопытом.

Шесть месяцев назад

Мальчик зажмурил глаза, закрыл лицо руками и начал считать:

— Ити, ни...

Раздался смех, и пол задрожал от устремившихся в разные стороны ног. Он сосредоточился на звуках, на топоте босых ступней по дереву и тростнику. Его слух был лучше, чем у остальных.

— Сан, си...

Он плохо играл в эту игру. Он был меньше и медленнее всех. Но ему надо было найти только одного. Только одного — и этого будет достаточно. Только одного, и тогда смеяться будут над ним.

— Го, року...

Всплеск? Похоже, кто-то решил спрятаться в пруду. Но это нечестно! Ему нельзя было в сад. Он был не как остальные. Когда они выбегали играть на солнце, ему приходилось сидеть на крыльце и ждать, опустив отяжелевшие ноги в холодный весенний туман.

— Сити, хати...

Им пришлось придумать правило специально для него, когда он водил. Но он был меньше и медленнее всех. Он водил ужасно часто.

— Ку, дзю!

Он открыл глаза и оглядел светлую библиотеку. Теплый свет солнца лился через бумажные ширмы на стопки книг и шуршащие груды свитков.

— Кто не спрятался, я не виноват! — прокричал он. Первым делом он вышел через раздвижную дверь на крыльцо и, щурясь на солнце, поглядел на нечестный пруд.

В пруду стоял журавль. Услышав шум, он поднял голову от воды и поглядел на мальчика. Туман в саду клубился и тек вместе с ветром. Подвешенные к крыше деревянные колокольчики стучались и побрякивали, качались большеголовые амулеты дождя. У его ног закружились розовые цветочные лепестки.

Он развернулся и зашлепал назад в дом, почесывая в боку и размышляя о том, что услышал. Он был в Шестой библиотеке. Похоже, что кузина Умиё побежала в Третью библиотеку, но Уми ему нравилась. Она угощала его своим фруктовым льдом, от которого кололо во рту, и на ночь гладила по голове. Так что пусть она прячется в Третьей библиотеке, а он пойдет куда-нибудь еще. Например, в Десятую, где обычно сидел старший братец Хироку. Там хранилась его любимая книжка про мышей и ворон, а до пряток Хиро дела не было.

Он прокрался по расчерченному золотыми полосами света коридору, стараясь не издавать ни малейшего звука.

Справа повеяло сквозняком, и порыв ветра натянул бумажные стены. Прихожая! Кто-то открыл дверь наружу.

Мальчик резко повернулся и дернул в сторону раздвижную дверь.

— Я тебя нашел! — прокричал он.

Дверь на улицу была закрыта. На него сверху вниз смотрел белый великан. Он моргнул единственным голубым глазом и пророкотал:

— Да, нашел, маленький охотник.

Надо было поздороваться.

Ему говорили, что надо поклониться и сказать: «Добро пожаловать в дом».

Как тебя зовут. Кому рассказать о тебе. Издалека ли ты шел. Нужны ли тебе шлепанцы.

Ступни великана были больше, чем голова мальчика, а кончались когтями размером с его палец.

Великан присел на корточки, но все равно оставался в два раза его выше. Он пах летней травой и странными деревьями. Голубой глаз окаймляла красная сетка, как у Хироку, когда он допоздна засиживался за книгой. На месте второго глаза был глубокий шрам.

— Кажется, мы не встречались, — сказал он. У него была полная пасть ужасно острых зубов.

За спиной мальчика раздались шаги и скрип половиц, но он не отводил глаз от великана, потому что вдруг он отвернется, а зубы станут ближе?..

Глаз цвета неба смерил его с головы до ног.

— Ты дрожишь.

— ДЯДЮШКА КОТ! — раздался вопль, от которого они оба вздрогнули. Голос старшей сестренки Румиё. Топот ее ног по коридору.

— Мам! Ма-а-а-ам! Дядюшка Кот вернулся!

Великан улыбнулся.

— Руми все такая же шумная.

Он сделал шаг назад и сел, скрестив ноги, положив запястья на колени и склонив голову.

— Эти руки не причинят тебе вреда.

На всякий случай он все равно попятился назад.

— Наси?

Ее шагов он не слышал, потому что она была взрослой и не касалась земли, если только не хотела. Но он почувствовал, как на него упала ее тень, так что юркнул назад и спрятался за ее ногами.

— В чем дело?.. А! С возвращением в Камигаву, друг мой, — сказала женщина.

Мальчик уткнулся носом в бирюзовый шелк ее халата. Белый великан встал, выпрямился и уважительно поклонился.

— Я рад тебя видеть, Тамиё.

Она повернулась к мальчику, закинула длинное ухо за плечо и улыбнулась.

— Это Аджани. Он из нашего круга историй, — ее голос был прохладным, сияющим, как фарфоровые вазы. — Как Нарсет. Он тоже умеет ходить через пустоту.

Нарсет рассказывала истории, шедшие по длинному, запутанному кругу, и любила вместе с ним валяться на крыше и смотреть на облака. Она всегда смеялась над его шутками и никогда — над словами. Больше всего Нарсет любила истории про драконов.

Тамиё положила ладонь ему на голову.

— Аджани, это Наси. Он теперь в нашей семье.

Великан — Аджани — снова поклонился.

— Будь прославлен.

Наси все еще стоял за ногами Тамиё, но поклонился в ответ, как она его учила.

— И ты...

— ДЯДЮШКА КОТ! — мимо него пронесся стремительный белый вихрь.

Аджани резко повернулся и едва успел поймать вихрь своими громадными руками.

— Уф! Привет, Руми.

Ее улыбка, в которой не хватало нескольких зубов, осветила комнату.

— Ты слишком давно к нам не приходил!

За его спиной доски пола задрожали. Вся шумная толпа братьев и кузенов бежала, скакала и летела к великану навстречу. Руми взъерошила шерсть Аджани:

— Уверена, ты принес невероятные истории!

— Аджани вернулся!

— Расскажи нам про дракона!

— А я хочу послушать про дыру в мире!

Маленькие соратами сгрудились вокруг ног Аджани, гладили его белую шерсть и трогали громадный сверкающий топор и длинный белый плащ. Хироку был самым высоким, но и он доставал великану только до груди. Руми, до сих пор сидящая у Аджани на руках, дразнилась и строила сверху рожи.

Тамиё дважды хлопнула в ладоши.

— Ну, хватит!

— И вот поэтому вы должны меня слушаться! Ой... — Руми поняла, что ее голос звучит в наступившей тишине.

— Аджани — наш гость. Вот так вот приставать к нему — невежливо, — Тамиё сложила руки на животе, а великан опустил девочку на пол. — Он пришел к нам издалека. Руми, скажи отцу, чтобы приготовил приветственный ужин. Все остальные могут помочь.

— Но без истории мы его не отпустим, — сказала Руми, скрестив руки на груди и выставив подбородок. — Это железное правило, мама! Если отправляешься на поиски приключений, то должен рассказать о них, когда возвращаешься.

Тамиё посмотрела на Аджани. Ее губы были суровую сжаты, но глаза улыбались.

— Вся в отца.

— Конечно, — вежливо сказал великан. Он взглянул на толпу ребятишек и положил руку на сердце. — Я не уйду без истории.

Возбужденно переговариваясь, ребятишки разошлись.

— Идем, Наси! — кузина Уми взяла его за руку. Ее лавандовые глаза были широко распахнуты. — Будем с тобой катать рисовые шарики.

— Ладно, — сказал он, и Уми потащила его за собой. Проходя по коридору, он в последний раз обернулся через плечо.

Тамиё положила ладонь на запястье Аджани. Ее выражение лица... Наси видел у нее такое лицо только рядом с Генку, поздно ночью, когда все должны были уже спать.

— Тебя не было много месяцев, — еле слышно сказала она. — Где Элспет?

Голова великана поникла, словно ива под дождем. Яркий глаз потух.

— Она... не придет.

Уми потянула его за руку, и они свернули за угол.

Запах привел Аджани к еще одной группе инспекторов.

Он сидел на уступе блестящей латунной башни, а они возились внизу, тщательно разбирая все механизмы, что находили. Как муравьи они облепили устройства, гораздо большие, чем они сами, и снимали с них мельчайшие детали, унося куда-то, где их никто больше никогда не увидит.

От поля битвы все еще поднимался запах — вездесущий аромат эфира и резкий смрад обгоревшего металла.

Вдруг через плащ он почувствовал, что в спину ему что-то упирается — достаточно сильно, чтобы понять, что это острие клинка.

— Заблудился? — слегка удивленно произнес женский голос.

Любопытно. Он ничего не услышал и не учуял. Кем бы она ни оказалась, она была выдающимся охотником.

Он начал переносить вес на другую ногу, плавно, незаметно...

— Собираешься прыгнуть? — она легонько ткнула его кончиком клинка. — Я лично считаю, что способы умереть есть и попроще. Если плясать среди эфирных потоков, то у тебя только завьются волосы.

Аджани расслабился. По этой фразе — туманному намеку на символику Консулов — определяли друг друга друзья Бабушки. Она научила его правильному ответу.

— Уж лучше скинуть башмаки, — проговорил он, — и пусть у тебя завьются пальцы.

Это уже был намек на обращенный символ — знак отступников.

— О, замечательно, — клинок скользнул в ножны. — Прошу меня простить, друг. Как видишь, день сегодня не задался.

Аджани собирался развернуться, но в этот момент она сама уселась рядом с ним, свесив ноги с края крыши. Эльфийка, на вид лет девятнадцать, но у эльфов это означало, что она вполне могла быть старше него самого. В ее одежде преобладали темно-фиолетовые и серые цвета, и она была снабжена великим множеством ремешков и мешочков. Темные металлические обручи сдерживали копну косичек цвета воронова крыла, не давая им рассыпаться по груди. Эльфийка пахла миндалем, крепким черным чаем и сладостями.

— Отличное представление, да? — она глядела вниз на инспекторов, болтая ногами, как ребенок-непоседа. На плечах ее плаща цеплялись за ткань с полдюжины крошечных металлических тварей. Затейливые латунные бабочки словно живые раскрывали шелковые крылья, а пауки из темной закаленной стали сидели совершенно недвижимо, и лишь их подвижные глаза внимательно осматривали окрестности. Живые цветы, фиолетовые и темно-синие, пробивались через их металлический каркас.

— Что они ищут? — спросил Аджани.

— Кто знает... — беспечно ответила эльфийка. — Может быть, ловушки?

Они рассмеялась мелодичным, словно птичья трель, смехом.

— Вот это была бы славная шутка, а? Столько времени искать что-то, что никто из нас никогда бы не использовал, — она взглянула на него своими веселыми серебряно-серыми глазами. — Кстати, меня зовут Тень-Клинок. В два слова.

«Тень-Клинок?» — повторил он недоверчиво.

Она улыбнулась.

— Правда, отличный позывной?

— Я... понимаю, что он тебе нравится, — дипломатично ответил Аджани. Бабушка упоминала о талантливом жизнетворце, молодой эльфийке из городских вахадаров. «Гениальная девочка, — говорила она, — ее механические насекомые ловят и ломают наблюдательных топтеров Консульства». Но когда он попытался узнать имя этого молодого дарования, Бабушка лишь закатила глаза.

— Я сама его придумала, между прочим. По-моему, звучит ужасно лихо! — она вгляделась в темноту под капюшоном, и он тут же отвернулся, поглубже натянув плащ латунными пальцами.

— А ты у нас загадочный тип! — она пихнула его локтем в бок. — Отличная штука, кстати.

Аджани откашлялся, прежде чем задать вопрос:

— Где Бабушка?

Ее улыбка погасла. Через мгновение эльфийка заговорила, но ее голос стал тише... старше.

— К сожалению, не знаю. Я пришла сюда, чтобы встретиться с Первой отступницей. Она опаздывала, — эльфийка поднесла кулак ко рту и прикусила уже обгрызенный ноготь. — Если Бабушка была здесь, я думаю... консульские могли их схватить.

— Ты права. Я спросил инспектора, что был у нее в доме.

Она удивленно вскинула бровь.

— Ты спросил?

— Пришлось быть настойчивым, — ответил Аджани, сжимая металлическую перчатку в кулак. — Я надеялся узнать, куда Бабушку повели дальше. Инспекторы запутали следы.

— Гм-гм-гм, — задумчиво проговорила Тень-Клинок. Он моргнул. Она серьезно сказала это, словами?

— Тут рядом есть убежище отступников. Все, кто уцелел в дневной стычке, наверное, собрались там. Пойдем, поспрашиваем.

Он склонил голову.

— Я буду тебе очень благодарен.

Она вскочила на ноги и отряхнула штаны.

— Угонишься за мной, если я буду прыгать по крышам, и все такое? — ее голос вновь посветлел, печаль прошла, как небольшое облачко, на миг закрывшее солнце.

Под своим капюшоном он улыбнулся.

— Испытай меня.

— Отлично, — она повернулась к одной из бабочек на плече и просвистела мелодию из шести нот. Непосвященному уху это могло бы показаться птичьей трелью. Металлическое насекомое вспорхнуло в воздух и улетело прочь, выписывая круги над копающимися внизу инспекторами.

— За ними надо приглядывать, — подмигнула эльфийка. — Вперед!

Она прыгнула, как косуля, и изящно приземлилась на соседнюю крышу.

К тому времени, как он поднялся на ноги, она была уже в двух зданиях от него и с трудом сдерживала смех. Аджани прикинул расстояние между крышами. С одним глазом приходилось полагаться на интуицию, расчеты и опыт. Он разбежался, оттолкнулся и приземлился рядом с ней.

В ее глазах цвета серебра заиграла улыбка.

— Вижу, у тебя сильные ноги.

Эльфийка вела его по раскаленным от солнца крышам, под веревками, где сушилось белье, вокруг дымоходов, по кучам мусора и осыпающимся лестницам, над улицами, кишащими тысячами горожан. Это был обходной путь, и они то отдалялись, то возвращались назад. Хорошо. Это означало, что она не до конца доверяет незнакомцу. Любой другой, не обладающий такой памятью, не смог бы повторить этот путь самостоятельно.

Они спустились в мрачный жилой комплекс: в крыше зиял громадный пролом, а верхний этаж превратился в мелкий водоем с блестящей на солнце застоявшейся водой. Стены внизу постепенно зарастали черно-зеленой плесенью. Эфирные светильники на лестнице были темными и холодными. Ему темнота не доставляла неудобств, но Тень-Клинок достала из одного из многочисленных карманов светящуюся голубую палку.

— Я не знал, что тут бывают такие места, — пробормотал, нарушив мертвенную тишину, Аджани. — Сверху Гирапур выглядит сияющим.

— Пф-ф-фр, — мрачно сказала она.

Так и сказала, по буквам.

— Ты, наверное, много читаешь? — спросил Аджани.

Она удивленно посмотрела на него.

— Мама говорила, что слишком много. А что?

— Да нет, ничего.

Путь им преградила дверь, которую запирало замысловатое гудящее устройство.

— Полгода назад энергия была во всем квартале.

Тень-Клинок замолчала, закрыла глаза и быстро отрепетировала последовательность движений в воздухе, прежде чем повторить их с органами управления устройства. Гул притих, и дверь открылась.

— А потом в Консульстве решили, что это «недонаселенный район». Так что энергию отрубили и направили на строительство Ярмарки, — она скривилась в гримасе, закрывая за собой дверь.

— Забавно, что все эти «недонаселенные районы» совершенно случайно оказались теми, где живут отступники. Но нам обещали, что снова подключат к сети еще до конца месяца, — изобразила она восторг.

Страх и напряжение он учуял еще до того, как услышал звуки разговора. Когда они завернули за угол, разговор оборвался.

— Это я, — помахала Тень-Клинок. — Сегодня кто-нибудь видел госпожу Пашири? Мы думаем, она была с Первой отступницей.

Появившийся откуда-то мальчик-ведалкен повис у нее на руке.

— Ва... — начал он.

— Тень-Клинок, — прошипела эльфийка.

Ведалкен отступил на шаг, его глаза бегали между эльфийкой и ее укрытым плащом спутником.

— Эм-м, да. Достопочтенная Клинок. То есть, Тень. Госпожа. Я... рад, что ты в порядке.

В его молодых глазах горело искреннее обожание.

Эльфийка горделиво выпрямилась и уперла кулаки в бока.

— Ни одному тупоголовому инспектору из Консульства не схватить хитроумную Тень-Клинок, — заявила она.

— Прошу прощения, — встала женщина-человек в опаленном лазурно-золотом плаще. Она поморщилась, когда перенесла вес на левую ногу. У женщины была роскошная шевелюра — не приглаженная, не завязанная в косы. Волосы лежали гордо и непокорно.

— Я была с Первой отступницей. Мы разделились, но я должна была встретиться с ней, и тогда... — она замолчала, взволнованная, пахнущая изнеможением и едким страхом.

Аджани шагнул к ней, опустив плечи и наклонившись.

— Пожалуйста... Расскажи мне, что ты видела, госпожа?..

— Тамни, — ответила она. — Я... когда я добралась до места, консульские ее уже окружили. Один держал ее своей рукой. У него была искусственная рука. Не усиление, а замена, — она нахмурилась, вспоминая. — Только три пальца. Темный металл. И светилась не эфирно-синим, а фиолетовым. Она выглядела... примитивной.

В темноте под капюшоном, куда не проникал взгляд, Аджани стиснул зубы.

— А Бабушка Пашири?

Тамни сглотнула.

— Она тоже там была, немного сбоку. И с ней еще три женщины, их я не знаю. Одна рыжеволосая, вторая — в черной одежде, третья — в зеленом. Инспекторы увели Пию... то есть, Первую отступницу. Незнакомки заспорили, потом та, что в черном, ушла. Остальных увела за собой Пашири. В сторону Куджара.

Куджар. Богатый район, просторный и зеленый. В нем живут многие из консулов. Туда сложно попасть, и он хорошо охраняется. Он там вызовет подозрения.

Из глаз Тамни потекли слезы.

— А я просто... я просто смотрела, — она, казалось, выплюнула эти слова.

— Скажи, ты — воительница? — спросил Аджани.

— Воит... нет! Нет, я... я просто строю всякие вещи, — она посмотрела на свои обожженные и натруженные пальцы.

Аджани подумал, что мог бы положить ей руку на плечо, чтобы поддержать. Но нет, он знал ее недостаточно хорошо, чтобы обойтись так фамильярно.

— Сломя голову, не подготовившись, броситься в бой — это не отвага. Это глупость. И ведет лишь к новым смертям, — он говорил тихо, но твердо. — Это знание досталось мне недешево. Пожалуйста, поверь.

— Я должна была сделать... хоть что-нибудь, — прошептала она, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

— Ты наблюдала. Рассказала историю. Теперь другие знают, что нужно делать, — он поклонился ей. — Спасибо тебе за это.

Тамни ничего не сказала, лишь отвернулась и скрылась в тенях.

— Вот незадача, а? — заметила Тень-Клинок. — Куджар — место большое. Просторные лужайки, высокие деревья и все такое прочее. Много стен и много охраны. А ты выделяешься, друг мой, хоть и пытаешься все время горбиться.

Она повернулась к юному ведалкену.

— Даял! Собирай войска.

Он ослепительно улыбнулся.

— Так точно, госпожа Клинок.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Я — лучший жизнетворец, что тебе встретится, — весело сказала она. Но я — не единственный жизнетворец.

Даял носился по помещению, собирая людей, механические звери у которых сидели на плечах или лежали у ног.

— У меня есть мои насекомые. У других — птицы, крысы, кошки, змеи, лягушки и даже несколько брехливых собачонок. Гигантский ты у нас только один. А таких вот малюток в Гирапуре — тысячи.

Аджани не собирался впутывать других в свои дела.

— Я сам могу пройти по ее следу.

Эльфийка засмеялась.

— Я не сомневаюсь. Но вместе мы найдем ее быстрее. Как там говорят? Семь нянек найдут дитя без глаза, или что-то в этом роде? И не волнуйся, — прощебетала она, беря его под руку, — я буду рядом с тобой. Вроде как оберегать тебя от неприятностей.

Она мгновение помедлила и пощупала его бицепс.

— Хотя, если придется выбивать двери, то это я предоставлю тебе.

Перед ними выстроились молодые мужчины и женщины с латунными и деревянными диковинками, тикающими и переступающими с ноги на ногу. Казалось, что никому из них нет больше двадцати лет.

— Откуда ты вообще знаешь госпожу Пашири? — спросила Тень-Клинок.

Он задумался. Сколько ей можно рассказать?

— Она помогает мне найти одного человека. Он сам по себе опасный. А может работать с кем-то еще более опасным.

— А, тип еще загадочнее, — рассмеялась она. — Что ж, идем.

Шесть месяцев назад

Наси полз под половицами, бедрами задевая за балки.

В стене спальни он нашел дыру, спрятанную за сундуком, где хранились его вещи. Братья и кузены в нее не пролезли бы, а Тамиё и Генку, если и знали о ней, то ничего не говорили. Через эту дыру он мог пробраться под пол большой библиотеки и там выглядывать вниз через отверстия от сучков, дышать и слушать, чувствуя, как дерево со всех сторон укрывает его от опасностей. Никто не видел его в его личной темноте. Иногда он проводил под полом несколько часов, брал с собой книги и игрушки и слушал, как другие дети с топотом пытаются его найти.

Иногда ему нравилось быть самым маленьким и самым медленным.

Он прополз к столовой, где с великаном сидели Тамиё и Генку. Запахи еды были странными. Не только привычные сухие коричневые и острые зеленые. Были еще и жирно-красные с пыльно-черными следами. От них у него закрутило живот и сдавило в горле, хоть он и не понимал, почему. Наси зажал нос и пополз дальше, дыша через рот.

В углу в потолке было отверстие, через которое видна была вся комната. Тамиё сидела на своем обычном месте во главе низкого стола, а Генку — по правую руку. Великан — Аджани — нависал над столом с другой стороны, вежливо выбирая из тарелки коричневые кубики с белыми прожилками. Мясо. Он вспомнил, что такое мясо. От этого ему было дурно.

Генку поднялся и поклонился Аджани.

— Мне необходимо кое-что сделать. Прошу извинить меня.

Великан моргнул.

— О. Конечно же. Без сомнения.

Генку наклонился и поцеловал Тамиё в лоб. Она улыбнулась и закрыла глаза, ненадолго положив ему голову на грудь. Их пальцы сплелись, словно стебли плюща.

— Занимайся своими делами, — сказал он. — А я займу детей.

— Спасибо, — ответила она. — Мои родители наверняка от них уже устали.

Генку собрал тарелки и ушел, ногой прикрыв за собой дверь.

Великан неловко сидел за столом. Ветряные колокольчики стучались и побрякивали. В ближайшем углу комнаты все еще дымились угли в керамической жаровне. Но когда Наси смотрел на нее, его сердце бешено колотилось, а пальцы впивались в дерево. Поэтому он перевел взгляд на Тамиё, смотрящую на Аджани. Фиолетовые знаки у нее на лбу были напряжены от волнения.

Когда шаги Генку утихли, она заговорила.

— Ты отправился на Терос в поисках Элспет. Ты нашел ее?

— Да, — казалось, что Аджани скажет больше, но он замолчал. Осмотрев комнату, он жестом указал на груду чемоданов и лежащий сверху толстый дневник. — Я явился не вовремя? Похоже, ты готовишься к путешествию.

— Ты знаешь мир Иннистрад? — спросила она.

Великан отрицательно помотал головой.

— В прошлом году я провела там несколько месяцев, изучая луну. Просто невероятно, — она подалась вперед, и глаза у нее загорелись, став шире. — Вся магия этого мира подчиняется ей, привязана к ее циклам. Даже многие из местных обитателей...

Она сделала паузу, поправив манжеты рукавов.

— Недавно я говорила с Дженриком — местным ученым, с которым я работала, — и он рассказал мне об аномалиях в наблюдениях. Изменениях в узорах маны, в календаре приливов. Я хотела бы изучить то, как это отразится на жителях мира.

— Понимаю, — он положил свои громадные ладони на стол перед собой и уставился на них.

— Аджани, — сказала она, — если ты не хочешь разговаривать со мной, то для чего пришел?

Великан медленно дышал, и на его лице отражались мучительные раздумья.

— Я... В прошлый раз, когда я у тебя был, я не видел Наси. Он не похож на твоих сородичей.

Тамиё вздохнула, как она делала это, когда спорила с Генку, а тот пытался развернуться и уйти, оставив ее с ее книгами.

— Наси — нэдзуми. Это раса крысолюдей, живущих на болотах.

Под досками пола Наси весь сжался. Он хотел слушать дальше, но боялся того, что услышит.

Тамиё продолжила:

— Несколько лет назад его деревню сожгли мироходцы.

У мальчика перехватило дыхание.

— Сожгли? Но почему?

Кошмарная угольная жаровня дышала пламенем совсем рядом с великаном.

— Я не знаю. Точно не знаю. Все это было по приказу одного мироходца, негодяя по имени Теззерет. Он хотел, чтобы они покорились ему. Чтобы служили его консорциуму.

Из пылающей жаровни выскочил красно-золотой уголек и покатился по полу, приплясывая и сверкая и пожирая и разрастаясь и делая черным все вокруг. Наси почесал то место, где у него плохо росла шкура. Где кожа до сих пор оставалась красной и сморщенной.

Надо было уходить.

— Теззерет? Я слышал это имя. Элспет... она встречалась с ним на Мирродине.

Надо было уходить немедленно.

Он закрыл глаза. Отпрянул от отверстия. В темноте пополз спиной вперед. Перекатился на бок, уверенный в том, что сейчас они услышат, как колотится его сердце, — БАМ, БАМ, БАМ...

— Он работал с ее врагами. Это было... года два назад.

Ночь и звезды. Жар и боль накатывают волнами. Крыша горит! Бери мальчика! Уходи!

Хижины охвачены пламенем. Все яркое, все пышет жаром, все болезненно-желтого цвета. Мама поднимает его. Бежит. Где папа? Стой, где же папа? Нельзя бросать папу!

Громкий треск. Мама останавливается. Он выглядывает у нее через плечо. Хижины обрушились. Бежать некуда. За ними — огонь. Огонь поднимается на две ноги, обращает голову к звездам и испускает утробный вой. Огонь идет по улице, оставляя след из искр, и там, где он проходит, крыши взрываются пламенем.

— Два года? Это невозможно, Аджани. Теззерет умер... три года назад, кажется. Его предали его же товарищи. Те, кто выжил в деревне Наси, убили его. А труп хотел купить дракон.

— Дракон?

Беги и не оглядывайся. Мама говорит, а от шерсти у нее идет дым. Что бы ты ни услышал, беги!

Она обнимает его и прыгает через пламя. Толкает его в спину. Спотыкается. Иди же! Беги!

Он бежит. Кожа трескается, каждый шаг отдается болью. Он хочет лечь, закопаться в землю. Грязь холодная. Все будет хорошо, если он сможет закопаться.

Крик. Он оглядывается назад...

Маму, объятую огнем, поднимает человек из живого пламени. Она визжит, бьется в его руках...

Она пахнет горелым мясом.

Он всхлипнул. Всего один раз. Он ничего не мог поделать.

Разговор внизу затих. Наси закрыл руками глаза и скрючился, свернувшись калачиком в спасительной темноте.

Шелест шелка. Тихий голос Тамиё, совсем рядом с местом, где он прятался: «Пожалуйста, выходи, Наси». Она подняла панель потолка, открывая для него проход

Надо бежать. Спрятаться. Забиться в самый дальний и крохотный уголок тоннелей, где он больше не будет самым маленьким и медленным, где никто не будет заставлять его водить в прятках, никто не будет смеяться и тыкать в его клочковатую шкуру и вздувшуюся кожу и называть его паршивым уродцем.

Женщина из лунного народа заговорила, обращаясь к нему своим нежным голосом:

— Ты помнишь, что я говорила тебе? Если ты хочешь, то можешь приходить и сидеть со мной.

Он упал к ней в руки и уткнул лицо в грудь. Мир вокруг поплыл — Тамиё пронесла Наси к столу, села и устроила его у себя на коленях. Обняла своими теплыми руками. Он закусил губу и старался не двигаться. Рядом был великан. Он был высоким и сильным, с острыми зубами, и ему, наверное, никогда не приходилось...

Тамиё положила подбородок мальчику на голову и стала качать его на коленях.

— Не сдерживайся. Все хорошо. Я с тобой.

Горячие слезы полились быстро и уже не останавливались.

— У всех поступков есть последствия, — сказала Тамиё Аджани. — Иногда мы... забываем, какие большие оставляем следы.

Механический ткачик, странное подобие живой птицы, спикировал с неба, пролетев через клубы жирного дыма от тележки с уличной едой. Его механизм был сделан из замшелого дерева, усеянного цветами, корпус — из бело-золотого металла, а крылья — из ярко раскрашенного шелка. Ткачик завис в воздухе, вытянул изящные латунные ноги и ловко уселся на широком плече Аджани.

Аджани с удивлением глядел на маленькую округлую пичугу, а та раскрыла клюв и издала серию отрывистых звуков — точно так же, как это делала латунная птица Бабушки.

— Это... речь?

— М-м? — Тень-Клинок подняла на него свои серебряные глаза. Рот у нее был набит жареной курятиной.

— М-М! М-МФ! — она показала на птицу опустевшим шампуром и проглотила часть пережеванного лакомства.

— Михир! — проговорила она наконец с набитым ртом. Еще раз с трудом сглотнув, она постучала себя по груди и бросила шампур к остальным в ведро, стоящее у тележки, где она купила еду.

Хотя, слово «купила» тут подходило не вполне. У владельца тележки, почтенного и невозмутимого эльфа, слегка задергался глаз, когда механический паук Тень-Клинка выудил монету из кошелька проходящего мимо инспектора Консульства и с щелчками и изящным поклоном вложил ее ему в руку.

Они были на границе Куджара, на шумном рынке, отделяющем этот район от менее привлекательных кварталов. Как сказала Тень-Клинок, сюда люди приходили поглазеть на богатеев или посмотреть на трущобы — в зависимости от того, с какой шли стороны. Похоже, ей здорово нравилось наблюдать за толпой: она пальцем показывала Аджани на знакомых и успела рассказать ему с десяток забавных баек об истории этой улицы, половину из которых он уже забыл.

У него болела голова. Музыкальное устройство, установленное на другом конце площади, с самого их появления бешено дудело и бренчало, а его светильники освещали мостовую ярким калейдоскопом цветов. От металлических высоких нот и проникающих в самое нутро басов у него болели уши.

— Это одна из птиц Михира. Шифр мы придумали все вместе. Гениально, да? — Тень-Клинок улыбнулась, сверкнув белоснежными зубами, особенно яркими на ее темной коже. — Пашири заметили двадцать минут назад. В Данде.

— Хорошо, — сказал он, стараясь не переходить на крик. — Что такое этот «Данд»?

— Знаешь ночной рынок Гонти?

Он кивнул. Всем известный секрет, процветающая нелегальная биржа, устроенная в старой энергетической станции, оставшейся еще с доэфирных времен. Здесь можно было найти изобретения сомнительной безопасности и сомнительных этических качеств — и заплатить за них сходную цену или расплатиться необходимыми услугами.

— Данд — это штаб консульских, построенный под заведением Гонти. Лабиринт тоннелей и комнат. Канализация, водопровод и все такое. По ним перемещаются их шпионы, и там держат важных пленников. Все ужасно секретно, как ты понимаешь, — подмигнула она.

Те, кто охраняет закон, действуют в канализации, прячась под ногами не заслуживающих уважения горожан. Все в этом мире было перевернуто с ног на голову. Он посмотрел на садящееся солнце. — Я знаю, как добраться отсюда до ночного рынка. Но как мне попасть в Данд?

Тень-Клинок состроила обиженную мину.

— Я провожу тебя до двери. Мы знаем несколько штук. Никаких проблем.

Тот отрицательно покачал головой:

— Ты не идешь.

Ее брови взметнулись, а губы сжались в возмущенную линию.

— Ты же не думаешь, что...

— Тень-Клинок, — прервал он, — это ловушка, которую они устроили для Бабушки. В нее легче забраться, чем выбраться. Понадобится помощь снаружи. Ты сможешь найти для нас транспорт, чтобы сбежать? Что-нибудь быстрое. И секретное.

Эльфийка резко дышала, невидящие глаза бегали по кирпичам стены неподалеку.

— Топтер, — наконец сказала она, поднимая голову. — Консульские модели — это массовое производство. Одни и те же сильные стороны, но и слабые тоже. Первая отступница показывала мне, как украсть топтер.

Аджани смерил ее критическим взглядом.

— А как водить топтер, она тебе показывала?

— Скажем так, в общих чертах.

— В общих чертах — сойдет.

— Вот, — сказала она и ткнула механическую птицу на плече у Аджани. Та повернула голову, и эльфийка пропела ей долгую трель, больше всего напоминающую перебранку двух канареек. Птица захлопала крыльями и радостно чирикнула в ответ.

— Теперь она твоя. Когда подойдешь ко входу в Данд, она тебе его покажет.

— Спасибо! — он повернулся, чтобы отправиться в путь, но она его остановила, положив руку на плечо.

— Ты — друг госпожи Пашири. Иначе она бы не рассказала тебе потайные слова. А теперь ты идешь за ней в лапы консульских, — она задрала нос и уперлась кулаком в бедро. — Я утверждаю, что ты — отступник. А если кто-то не согласен, то пусть сразится со мной на автоматах. Но ты так и не сказал мне свой позывной. Между прочим, это ужасно грубо.

Она скрестила руки на груди и посмотрела на него, гневно топнув ногой.

Он непонимающе на нее глядел.

— У меня нет... некоторые называли меня Белым Котом.

Тень-Клинок смерила его критическим взором.

— Это вот нисколечки не лихо. И почему тебя так называли?

Некоторое время он молчал. Глупая была затея. Но эльфийка помогла ему, доверяла ему и ни разу не попросила ничего взамен.

Аджани снял капюшон.

Глаза у эльфийки от удивления чуть не вылезли на лоб. Он видел, как в них отражаются все его черты: белая шерсть, один голубой глаз и второй отсутствующий, длинные усы и широкий нос...

А потом эльфийка улыбнулась.

— Даже жалко скрывать такое благородное лицо.

Он поклонился — не так, как это было принято на Каладеше, но так, как делали в Найе, когда Аджани был молодым. Люди там были добрыми, но такими странными...

— Моя судьба в твоих руках, Тень-Клинок, — Аджани вновь надел капюшон.

— Ватти.

Он обернулся к ней.

— Что, прости?

Она улыбнулась ему уголком рта.

— Это мое обычное имя. Ватти. Ты доверил мне свой секрет. Так что я возвращаю доверие. Ладно, иди, и смотри не сломай птицу. Михир ждет, что я верну ее, а я не хочу быть перед ним в долгу.

Эльфийка повернулась и проворно забралась вверх по водосточной трубе.

Он осмотрел ближайшую стену, разминая пальцы в латунных рукавицах.

Подоконник. Выступающие кирпичи. Водосточный желоб. Потом по бледно-голубой эфирной трубе на соседнее здание.

Путь был виден отчетливо, как треск сухого папоротника, как след на берегу реки.

Аджани оттолкнулся от земли мощными ногами и запрыгнул вверх. Металлические пальцы надежно схватились за щель в кирпичах, потом за кованное железо. Механическая птица тихо вскрикнула и крепче вцепилась ему в плечо.

Он пробежал по эфирной трубе, взбаламутив клубы дыма от прилавка с шашлычками старого эльфа.

А потом был ветер.

Запахи города ворвались в обоняние Аджани. Холодные тени и дневная жара — все проносилось мимо. Его движения стали бездумными, инстинктивными.

Он обогнул дымоход — или, может быть, дерево.

Крыши, по которым он бежал, слились в пятна латуни и белого мрамора. Аджани не знал их. Ему это было и не нужно.

Он перепрыгнул через улочку — или, может быть, ущелье.

Аджани умел бегать. Жар в его ногах, покалывание в легких, солнце на плечах — это были его старые знакомые. Долгая юность, проведенная в бешеных гонках по равнинам и джунглям, быстрым и бесшумным, словно молния.

Он прыгнул на спину огромной птице — или топтеру — и оттолкнулся, чтобы попасть на утес — или крышу.

Механическая птица у него на плече коротко и тихо чирикнула. Аджани остановился, дыша глубоко и ровно.

— Где? — спросил он на выдохе. Птица расправила шелковые крылья и вспорхнула в воздух.

Они были у края ночного рынка, и ароматы города уступили место запахам смазки, эфира, ржавчины и слишком долго пролежавшей в подвале бумаги. Из-за ближайшего ряда домов доносился нестройный шум толпы.

Птица уселась на кучу разломанных и измазанных маслом деревяшек и наклонила голову. Она снова чирикнула.

За деревяшками была дверь. Ее запирало такое же устройство, что Аджани видел в убежище отступников.

Он спрыгнул вниз, подняв облако высохшей на солнце пыли. Механическая птица запела — это была не птичья трель, а шифр, который он уже слышал раньше. Она зависла в воздухе перед замком, и ее крохотные крылья работали так быстро, что сливались в расплывчатую форму. Острым клювом птица нажала несколько кнопок на замке. Тихое гудение эфирного заряда стихло, и дверь открылась.

— Спасибо, — сказал Аджани птице. Она в последний раз чирикнула и устремилась прочь.

Толкнув дверь, он вошел в прохладную полутьму.

Фигура в алом отделилась от стены, и солнечный свет заиграл на клинке ее меча.

— Ты куда это...

Руки в перчатках сжались в кулаки. Тыльной стороной ладони он ударил охранника, и тот отлетел в стену. Запахло кровью, и Аджани поморщился от запаха.

— Извини, — пробормотал он лежащему без движения телу.

Раздувая ноздри, он шел дальше в освещенные синим тоннели, прочь от охранника. Сняв капюшон бабушкиного плаща, он вертел большими ушами, вслушиваясь в шаги.

Данд был полон неприятных запахов. Тяжелый, застарелый пот, лужи мочи, слишком много людей в слишком тесном пространстве. Здесь смердело отчаянием и пропавшими людьми. Острыми зубами в темноте.

Вот оно. Слабый запах в тоннеле слева. Летние плоды, гиацинт и мед.

Он устремился в тоннель, за запахом ее залитой солнцем гостиной, обходя стороной места, где слышались шаги и голоса.

Открытое пространство впереди. Сине-белый свет полуденного солнца.

Он резко остановился, вслушиваясь, пробуя на вкус воздух. Голоса, много раз отразившиеся от стен и искаженные так, что их не разобрать. Лязг металла и незнакомый шипящий звук. Топот башмаков по камню. Приглушенный стук.

Он осторожно прошел вперед.

Помещение состояло из кругов. Латунные кольца от пола до купола потолка, соединенные арочными мостиками. Наверху, под самой крышей, овальные окна пропускали свет.

В помещении пахло Бабушкой, но ее здесь не было.

У центра помещения двое стражников в золотом и алом старательно не обращали внимания на какой-то... ящик. Низкий и широкий, со стенками из темного металла, шипящий и неприятно шепчущий о чем-то сам себе. От него исходил незнакомый запах, желчная сладость, оседающая на языке. В одной из стенок была дверь с небольшим окаймленным окном.

В стекло ударил кулак. Потом прижалась слабая ладонь.

С того места, где он стоял, он не видел лиц. Но ему это было не нужно.

Рука сползла вниз.

Пять месяцев назад

Они закрыли большую часть дверей. Большие, серые облака собирались в небе — груда промокшего хлопка, несущая запах дождя.

Аджани разложил на полу свои пожитки. Белый плащ, бронзовые доспехи, громадное оружие. Наси стоял в проходе и глядел на все эти сокровища, а великан в третий раз пытался аккуратно свернуть свой футон. Каждый день у него уходило на это несколько попыток: ладони были слишком большими, а движения — слишком непривычными. Уми и Хиро вызвались помочь. А Руми подняла руки и выбралась в сад на заднем дворе. Она кувыркалась в тумане — именно так, как не велела ей делать Тамиё. Халат промок до нитки, жемчужины капель падали с носа и ушей, Руми смеялась.

Тамиё на прошлой неделе отправилась в очередное путешествие, наблюдать за какой-то луной, и велела им заботиться об Аджани.

Великан стоял на коленях и терпеливо складывал, связывал, скатывал.

— Если хочешь, заходи, Наси, — сказал он.

Мальчик проскользнул через комнату и сел рядом с топором великана. Он был очень странным — темное лезвие с одного конца и светлое с другого. Наси задумался, что это означает.

Он робко прикоснулся пальцем к кромке сверкающего лезвия. Она показалась ему толстой. Совсем не опасной. Великан поднял голову.

— Он не должен быть поострее? — спросил Наси.

— Нет, это не нужно. Он рубит за счет скорости. За счет веса.

Мальчик нажал сильнее.

— Осторожнее. Он не совсем уж тупой, — великан поднял свернутый футон и убрал в шкаф.

Наси прислонился к стене и посмотрел на вырезанное на лезвии лицо — кошачью морду с обнаженными зубами и длинной тонкой бородой.

— Ты уходишь, да?

— Да, — ответил гость.

— А куда пойдешь?

Великан внимательно посмотрел на мальчика.

— Отыщу человека, убившего твою семью. Наши друзья встретили его в месте под названием Каладеш. Кто-то снабжает его деньгами и секретами. А он платит ими за дорогу к могуществу.

Наси потер бок, где плохо росла шерсть.

— Знаешь, я его видел. Когда шаманы его вздернули. Мы все были в лесу. Смотрели на это.

Великан вздохнул.

— Зря они заставляли вас смотреть.

Он моргнул.

— Нет, они сказали, что это... непроходимо.

Может, необходимо? — Аджани начал пристегивать пластины своего доспеха.

— Да. Потому что он причинил нам зло. А мы должны были причинить зло ему. Тут все дело в чести, так что надо было смотреть. Вот так они нам сказали.

Громыхал гром. Мальчик почесал нос.

— У него была чудная рука. Другой человек ее отрубил. Когда тот человек говорил, я ничего не понимал, только голова болела.

Великан поднял топор и всунул его в петли за спиной. Край темного лезвия холодно блестел.

— Ты убьешь его? — спросил Наси.

От порыва ветра забренчали колокольчики на крыльце.

— Я... я не знаю.

Великан выглянул на террасу, опустив руки на белый плащ. Весь мир пах нависающей над ними и готовой пролиться водой.

— Может быть, это все-таки правильный путь. Слишком многие не желают смотреть себе под ноги.

Аджани поднял плащ обоими руками. На нем были потускневшие заплатки, розовые, как лепестки вишни. Он поднес плащ к лицу и глубоко вдохнул.

— Тебе от этого грустно? — спросил Наси.

— Что? Нет, — великан моргнул и выпрямился, смахнув что-то под глазом большим пальцем. — Это плащ моей подруги. Элспет. Он напоминает мне о ней.

— А где она?

— Она... — великан провел рукой по ткани.

Наси заметил, что его глаз был как небо. Синий подернулся облаками и превратился в серый.

— Я потерял ее.

— О... Потерял, как я потерял родителей?

Великан закрыл свой громадный яркий глаз. — Да.

Наси сглотнул и посмотрел на клубящиеся облака.

— Она умерла?

По телу великана прошла дрожь.

— Да, — тихо сказал он. По его лицу пробежала капля раскаленного стекла. — Элспет умерла.

Громыхал гром. Руми кричала что-то в саду. Он попробовал вспомнить, что говорили ему шаманы, когда умерли мама с папой, но не смог. Память словно подернулась туманом из сада, холодным, леденящим, непроницаемым. Он смотрел тогда на человека, который прекратил дергаться и отхаркивать кровь и болотный ил, и ничего не чувствовал. Кроме, пожалуй, тошноты.

Он еще долго ничего не чувствовал. Иногда просыпалась ярость. Например, когда кто-то велел ему называть их мамой и папой. Таких было много. Но большую часть он не запомнил. Пока однажды к нему не пришла соратами из библиотеки и не попросила рассказать его историю в обмен на свою. «Называй меня Тамиё, — сказала она. — И все».

Ветер кружил цветочные лепестки у крыльца. Он прижал один из них своим пальцем.

— Тамиё говорит, что когда ты теряешь кого-то, это как пораниться. Ну, пораниться, когда ты, к примеру, падаешь. Разобьешь коленку, и из нее пойдет кровь, а потом заживет. И она говорит, что слезы — это как кровь сердца. Они должны пролиться, чтобы зажило.

Челюсть великана задрожала.

— Тамиё — мудрая женщина.

— Когда мне грустно, она сидит рядом со мной. Хочешь, я с тобой посижу?

— Да, будет здорово.

Великан сел на подвернутые ноги на краю крыльца — там, где кончалась библиотека и начиналось небо. Топор он положил на деревянный пол рядом. Наси сел с другой стороны, опустив ноги в облака. В небе почти не осталось синевы. Вдалеке звучал рокот грома.

Наси положил голову Аджани на плечо. Руки у великана были толстыми, как стволы деревьев.

— Расскажешь мне о своей подруге?

Великан ничего не сказал.

— Ты не должен, если не хочешь.

В дождевых облаках с грохотом сверкали молнии. Он развернул усы навстречу ветру.

— Она родилась в темном месте, — начал великан. — Она мало об этом говорила. Земля, поглощенная злом, под гнетом чудовищных созданий. Тех, что не убивают. Тех, что превращают в подобных себе. Они мучали ее, чтобы она стала инструментом для мучений других. Она держалась, плакала и видела сны. Пока однажды они не пришли, чтобы покончить с ней. Она были в их когтях — но спаслась силой своего желания.

— Она умела ходить через пустоту, — понял Наси. — Как ты и Тамиё.

Великан кивнул.

— Она очнулась в другом краю. Там было светлее, и небо было полным разноцветных звезд. Но она была очень юна, а этот мир оказался... не слишком дружелюбным к чужакам. Она шла все дальше и дальше, пока не оказалась в месте, где солнце было теплым и золотым, а люди были добрыми. Они разделили с ней хлеб, укутали ее одеялом и обнимали, пока она не перестала трястись. В этом мире она провела много лет. Новые друзья научили ее защищать себя, потом — защищать других, а потом — лечить тех, кто остался без защиты.

На вторую руку великана легла бледная ладонь. Хироку, как обычно, подошел неслышимо. Усевшись рядом, он обратил взор на собирающиеся облака.

— Я впервые встретил ее, когда мир стал меняться. Она спасла мне жизнь. Это был в какой-то мере и мой мир, и мы бок о бок сражались, чтобы спасти его. Но землю, ставшую ей домом, война оставила израненной и больной, и Элспет не нашла в себе сил остаться в месте, что напоминало ей о случившемся. Она пошла дальше и скиталась, пока не забыла, кем была когда-то...

Великан замолчал, единственным глазом вглядываясь вдаль. Где-то далеко небо превращалось в сплошную завесу серого тумана.

— Ее искали. Не только я, но и другие. Чудовища из ее детства вернулись. Они покинули свою мрачную обитель, чтобы извратить другой мир — сияющий чистотой, холодный, изящный. Она отправилась на бой с ними.

Аджани сделал паузу. Он взглянул на топор, лежащий на полу рядом с ним.

— Я не могу представить себе, — наконец продолжил он, — как можно выдержать встречу с детскими кошмарами. Увидеть их взрослыми глазами и понять, что они на самом деле существуют. И к тому же очень хотят есть. Она шла навстречу им с трепещущим сердцем и твердыми руками. Она сражалась до тех пор, пока не поняла, что больше нечего защищать и некуда отступать. В блестящем мире все было запятнано черным. Чудовища победили. И она вновь бежала от них.

С шелестом шелка кузина Уми грациозно села на колени, сложившись, как бумажный журавлик. Она положила руку на колено великана, и ее лавандовые глаза словно звезды сияли сочувствием.

— Она вернулась в мир с цветным небом. Там мы встретились снова. В том краю она стала знаменитым героем и печально известным злодеем, обладателем оружия, выкованного... выкованного теми, кто считал себя превыше нас.

По лицу великана пробежала тень.

— Что-то случилось. Что-то в ней сломалось. Она об этом никогда не говорила, но было видно, каким грузом легло это ей на плечи. Она шла, словно навстречу ветру, опустив плечи и не смотря вперед.

— Этот мир приближался к гибели. По просьбе его так называемых хозяев мы отправились на самый край света и проникли в царство звезд. Мы сражались с чудовищем и победили. И в благодарность, — он сжал руками колени, впившись в них когтями, — в благодарность другое чудовище нанесло ей смертельный удар. Прямо... прямо на моих глазах. И я не мог ничего сделать. Ничего!

За их спиной всхлипнула Руми. Она стояла в своем промокшем в саду халате со смущенным видом, теребя свое ухо. Качнувшись на ступнях, она взглянула на дверь — путь к побегу. «Глупая», — прошептала она себе под нос, — или это ему почудилось, — и бросилась на широкие плечи великана, крепко обняла его за шею и уткнулась носом в белую шерсть.

Аджани не поднял голову, но положил свою громадную руку на ее маленькую худую ладонь.

— Я пошел к людям, — сказал он. — Я рассказал историю, которую увидел своими глазами. Они должны были знать. Должны были запомнить. Это должно было стать важным. Я ходил и говорил, и не останавливался, пока история не проникла в сознание людей и не начала жить своей жизнью. Это имело для меня значение. И это означало... что мне не нужно было думать.

Они все собрались вокруг великана и молча слушали его рассказ. Кузина Уми. Старший братец Хиро, старшая сестренка Руми. Небо волновалось, сверкало, громыхало.

— В историях, что рассказывает мой народ — в старых, самых важных, — героиня теряет своего наставника. Она остается жива, горюет, но потом отправляется в путь и спасает мир.

Тучи гремели. Большеголовые амулеты дождя дергались и плясали на бечевках. Наси не знал, что сказала бы Тамиё, так что не сказал ничего. Иногда Тамиё сама ничего не говорила, и это было правильно.

Наконец Аджани прошептал:

— Это должен был быть я. А не она.

Его большие ладони дрожали. Острые спрятанные когти, длинные зубы, руки, как стволы деревьев.

— Моя героиня погибла, — хриплым голосом сказал он. — Все, чего она хотела, за что так отчаянно сражалась... было всего лишь домом. Самая простая вещь. Самая малая толика.

Наси попытался обнять великана, но его руки не доставали даже до половины тела.

— Не сдерживайся. Все хорошо, — сказал он. Мы все с тобой.

Плечи Аджани опустились, дернулись. Он прикрыл глаза одной рукой.

Пошел дождь.

Дети сидели рядом, вокруг него, целый лес маленьких ладошек на плечах, руках и коленях. Они ничего не говорили. Просто дышали.

Дождь лил долго.

В стекло ударил кулак. Потом прижалась слабая ладонь.

С того места, где он стоял, он не видел лиц. Но ему это было не нужно.

Рука сползла вниз.

Они убивали их.

Да как

Убивали медленно.

Они

Хотели помучить.

Посмели!

Оскалив зубы, Аджани перескочил через ограду.

В прыжке бабушкин плащ сполз с плеч, обнажив белую шерсть.

Он щелкнул переключателем в железных перчатках. Они расстегнулись и полетели вниз.

Аджани пролетел через зал, как яркая и бесшумная молния летним днем.

Топор словно не покидал его рук.

Он несся вперед, и ничто не могло остановить его.

За его спиной перчатки с лязгом упали на пол.

Замерший на месте человек в ужасе смотрел на него. Темные волосы. Тонкая полоска усов. Карие глаза. Исходящая волна удушающего, липкого страха.

Аджани ударил, целясь в горло.

«Иногда мы забываем, какие большие оставляем следы».

Старая магия поднялась по его хребту, прорвалась наружу. Как в схватке с Тенохом... это было столько лун назад, что та жизнь казалась историей другого человека. Глаза стражника распахнулись черными озерами страха, и Аджани провалился в них, чтобы отыскать скрывавшийся где-то глубоко свет.

Одно бесконечное мгновение он держал дворец души человека на своей ладони и вынес суждение.

Молодость, проведенная не на своем месте, серый цвет там, где остальным открывался яркий калейдоскоп. Вздох разочарованного отца: «Наверное, он просто не изобретатель». Жизнь в тени других, вечное ожидание того, что хоть что-нибудь случится. Любовь к жене с длинной косой и пальцами, постоянно обожженными от молний. Малютка-дочка, которая закатывается смехом, когда он строит ей рожи. Утро выходного дня, когда он поднимается вместе с солнцем, и кухня заполняется запахами хлеба и пряностей.

Снежинка с мириадами сверкающих граней. Здесь и там, спрятанные в полных стыда расселинах, были искаженные формы... темные пятна, мерзость, что не отмыть, даже если всю жизнь пытаться оттереть ее.

Но гораздо меньше, чем в душе самого Аджани.

Он не мироходец. И не злодей.

Просто человек.

Аджани развернулся на ступнях, меняя угол падения топора.

Лезвие скользнуло по нагруднику, и изуродованные обломки доспеха посыпались на мраморный пол. Сила удара сбира стражника с ног, и тот покатился по полу.

Крови не было.

Второй стражник пятился назад, непослушной рукой пытаясь достать меч из ножен. Развернувшись, Аджани пристально посмотрел ему в глаза и с негромким стуком опустил темное лезвие топора на мраморный пол.

Человек выронил меч и, спотыкаясь, побежал к двери. Он поднимет тревогу. Времени было немного.

Аджани взглянул на пульт управления ловушкой. Рычаги и ручки, стрелки и мигающие огоньки. Все это не имело для него никакого смысла. Но это было не важно.

Он вонзил светлое лезвие топора в щель между дверью и стеной ловушки. Кряхтя от натуги, он изо всей силы навалился на топор. Руки и ноги дрожали от напряжения, но постепенно, совсем понемногу, с оглушительным скрипом замок поддался.

Дверь с грохотом слетела с петель, и наружу повалили клубы зеленого дыма.

Перед Аджани сидела, скрестив ноги, зеленоглазая эльфийка, держа на коленях голову потерявшей сознание рыжеволосой девушки.

— Госпожа Пашири? — спросил ее Аджани.

Эльфийка кивнула через плечо.

— Там.

Она подняла рыжеволосую, словно та совсем ничего не весила, и отошла в сторону, пропуская Аджани. Она не встречалась с ним взглядом.

— Я... я сделала все, что смогла.

Бабушка лежала с закрытыми глазами и едва дышала. Но выражение ее лица было умиротворенным, а руки были сложены на животе. Как в те дни, когда утром он заставал ее задремавшей на диване в гостиной. Отдых после на славу прожитой жизни.

Когда он, пригнувшись, вынес ее из ловушки, рыжеволосая девушка пошевелилась на руках у эльфийки. Слабо закашлявшись, она открыла глаза.

— Нисса? Поставь меня!

Аджани осторожно положил госпожу Пашири на мраморный пол. Ее серебристые косы разметались во все стороны. Положив ладонь ей на живот, он закрыл глаз. Гнилостный яд уже угнездился в ее легких и жилах, сворачивая кровь и превращая ее в сухой прах. Аджани запустил в ее тело сверкающие ленты магии. Они вычищали черноту и наполняли кровь свежим воздухом.

Веки госпожи задрожали, она закашлялась. Он помог ей сесть.

— Ты в порядке? — спросил он тихо.

— Аджани, — улыбнулась Бабушка. Потом скривилась и изобразила свое самое сердитое лицо.

— Ты похудел, — провела она рукой по его щеке. — Ты хорошо кушаешь?

Он все-таки не удержался и недовольно рыкнул.

— Да, Бабушка.

— Проклятье, — прохрипела рыжеволосая и снова зашлась сухим кашлем. Аджани поднял голову и увидел, как она хватается за руку эльфийки, как у нее подгибаются колени, а кашель складывает ее пополам. В уголке ее рта набухла капелька крови.

Увидев это, Нисса испуганно ахнула и начала растирать ей спину.

— Тебе лучше сесть, — сказала она, и в ее удивительных глазах была тревога. — Давай, Чандра.

— Просто горло пересохло, — запротестовала рыжеволосая. — Сейчас про...

Ее вновь скрутил кашель, и на полу остались красные брызги.

— О. Вот это плохо выглядит...

Аджани осторожно поднял госпожу Пашири на ноги.

— Извини, — сказал он ей и повернулся к двум девушкам.

— Подержи ее прямо.

Эльфийка кивнула и подняла Чандру.

— Ничего себе, киса, — просипела Чандра. Ее дыхание пахло раскаленной медью. — У тебя руки, как у Гиди.

Интересно, что такое «гиди». Он положил ладонь ей на плечо и закрыл глаз.

Ее сердце оглушительно стучало. Сильное, нетерпеливое. Неудивительно, что яд так быстро выжег ей кровь. Серебряные ленты целительной магии устремились в ее тело, вычищая заразу, залечивая тысячи крошечных ожогов. Ее дыхание стало тише и спокойнее.

Он открыл глаз.

— Некоторое время постарайся не перенапрягаться. Я вычистил яд, но твои легкие...

...Будут в порядке, — сказала она, выворачиваясь из-под его руки.

Выдавив улыбку, она вытерла кровь с губ тыльной стороной ладони.

— Спасибо. Я серьезно.

Нисса ничего не сказала, но кивнула ему с осторожной благодарностью. Она не убрала руку со спины Чандры.

Из коридора доносились крики. Стражники собирались, чтобы атаковать.

— Теперь ты, — сказал Аджани эльфийке. Впрочем, было не похоже, что яд сильно повредил ей.

Она отрицательно покачала головой, взглянув туда, откуда доносился топот сапог.

— Со мной все хорошо. Ты знаешь, как выбраться?

Его уши уловили частый стук крыльев приближающегося топтера. Одно из окон в дальнем углу зала брызнуло водопадом звенящих осколков. Через зал, возбужденно чирикая, пронеслась латунная птица и уселась ему на плечо. Нисса неуверенно глядела на механическое создание, видимо, не понимая, считать его чудом или чудовищем.

— Транспорт прибыл, — сказал Аджани, когда через окно, разматываясь на лету, упала веревка.

— Аджани, ты что, собираешься оставить их здесь? — Бабушка заковыляла через зал, чтобы поднять валявшиеся на полу перчатки. — Ган Гахир добрый месяц над ними трудился!

Он... потом ей объяснит.

Стражник, получивший удар топором, застонал и поднялся на четвереньки, оказавшись прямо у его ног. Увидев громадные башмаки, он замер, но все же сумел медленно, словно неохотно, поднять голову.

— Возвращайся домой, к семье, — сказал Аджани.

Человек глядел на него со смесью ужаса и благоговения.

— Ты не убьешь меня?

— Я не убиваю, — сказал Аджани. — Больше не убиваю.

Сюжет выпуска «Каладеш»
Описание planeswalker-а: Златогривый Аджани
Описание planeswalker-а: Тамиё
Описание planeswalker-а: Чандра Налаар
Описание planeswalker-а: Нисса Ревейн
Описание мира: Каладеш
Описание мира: Камигава