Обновление

Авторы историй: Mel Li, Kelly Digges, Alison Luhrs, Doug Beyer и Chris L'Etoile.

Предыдущая история: Марионетки

Теззерет побежден. Довин Баан исчез. От Межмирового моста Рашми, угрожавшего жизни во всей Мультивселенной, остались лишь обломки, а сама изобретательница поклялась своей подруге Сахили Рей, что не станет восстанавливать свое изобретение. Теперь Стражи и жители Каладеша должны определиться со своими планами на будущее... если это будущее у них есть.

Чандра и ее мать Пия встретились после двадцати лет разлуки. Все эти двадцать лет они считали друг друга погибшими, и теперь дни кажутся им слишком короткими.

Комплекс Данд был гигантским лабиринтом подземных тоннелей, расходящихся от его центрального ядра под улицами Гирапура. В этих тоннелях десятки осведомителей, солдат Консульства и заключенных трудились под пристальным надзором Дхирена Бараля, старшего по повиновению.

Так было несколько недель назад.

Новому Консульству потребовалось провести тщательное расследование и разговорить немало запечатанных щедрыми взятками ртов, чтобы оценить истинный масштаб тайной деятельности Данда. Вскоре после этого планы реформ были составлены, одобрены и приведены в исполнение.

Осведомителей и солдат перераспределили по новым постам в городе. Некоторые из них сами попали под арест. Сотни заключенных — большая часть из них была магами и отступниками, давно «пропавшими без вести», — были выпущены из камер всего за несколько часов. Коридоры Данда наполнились протестующим скрипом давно не знавших смазки петель тяжелых тюремных дверей, но этот звук быстро заглушили торжествующие вопли освобожденных горожан. Они уходили, не оглядываясь и не забирая ничего из своих опустевших камер.

К ним на смену пришли рабочие, которые занялись разрушением комплекса. От него должно было остаться лишь центральное ядро, где теперь содержалась небольшая горстка заключенных. Могучие пневматические молоты вгрызались в арочные своды. Громадные обломки гранита и латуни с грохотом падали на пол, сотрясая городские кварталы на поверхности земли.

Сегодня, впрочем, коридоры были пустыми. Работы прервали на два дня — в Гирапуре был праздник, и городские улицы оделись в убранство из цветных огней. Горожане отмечали передачу власти новому Консульству, пообещавшему всецело учитывать интересы отступников. В его состав входила сама Первая отступница — Пия Налаар.

Обновленное Консульство должно было стать, как с редким для нее энтузиазмом заявила собравшейся толпе консул Падима, «впечатляющим шагом вперед для всего Гирапура».

В пустых тоннелях Данда гулко раздавался звук шагов двух пар ног. Пия и Чандра Налаар пробирались по полуразрушенным коридорам к центру подземного комплекса. Через пробитые в потолке шурфы они видели яркие разрывы зеленовато-синего цвета, видели, как небо расцвечивают вихри металлических искр — фейерверки для процессий на городских улицах.

— Какие цвета! Как они это делают? — ахнула от восторга Чандра. — Даже в крепости Керал у нас такого не было!

Пия склонила голову вбок.

— Какой-какой крепости?

— Керал. Это... долгая история. Я тебе потом расскажу.

— Такие цвета получают, просто добавляя в смесь для фейерверков медные опилки. Уверена, что госпожа Пашири может насыпать тебе целый мешок, — сказала Пия и быстро чмокнула дочку в щеку.

Колонны света от заходящего солнца прорезали полумрак тоннелей. Сверху, под потолком, проходили арочные мостики, уже оплетенные ползучими ветвями жасмина и дерева мадхави. Просыпавшиеся на пол комья земли давали прибежище росткам, пробившимся из занесенных весенним ветром семян.

Чандра заглянула в открытую дверь камеры, взглянула на вещи, оставленные ее бывшим обитателем. Деревянный стол, на котором были вырезаны какие-то слова. Одна наполовину сгоревшая свеча. Филигранные наручники для мага — маленькие, как для ребенка. Чандра пробежала пальцами по затейливой поверхности наручников, пытаясь представить, что за мрачные воспоминания они хранили.

В коридоре Пия дотронулась до эфирной трубы кончиками пальцев своей металлической перчатки. Ничего. В трубах было пусто уже несколько часов — а может быть, даже и дней. Она открыла крышку, и осевший на дне опустевшей трубы сгусток эфира поднялся в воздух и защекотал ей ноздри, прежде чем развеяться без следа.

— Перенаправлено, — удовлетворенно кивнула Пия. — Эфир направлен в Сварной Шов, как мы и планировали.

Она поставила подпись на расчерченном листке, скрепленном печатью Консульства.

Чандра высунула голову из пустой камеры.

— Мам, ты в курсе, что уже говоришь, как... — она прочистила горло и продолжила громким шепотом. — Ну, ты знаешь.

— Девочка!.. — шутливо-протестующе начала Пия.

— Настоящий консул перерасчетов, — старательно изображая смертельную серьезность произнесла Чандра. Впрочем, широкая ухмылка выдавала ее с головой.

— Ох, — вздрогнула Пия. — У меня в голове это звучало и вполовину не так плохо, как вслух. Подойди, помоги своей маме-консулу.

Поддерживая друг друга, они забрались на останки обвалившегося мостика.

— Ну что, как тебе среди консулов? — спросила Чандра, присев, чтобы распутать обвивающую мостик лиану жасмина, покрытую благоухающими цветами. Осторожно отделив ветку, она обмотала ее вокруг запястья, чтобы взять с собой.

— Страшно.

— Тебе? — удивилась Чандра. — Я же тебя видела. Ты была настоящей героиней!

Мгновение спустя она залилась пунцовой краской.

— То есть, ты и теперь героиня. Просто... если бы у меня так здорово получалось сражаться... Я бы не захотела ничего менять.

— Менять? — Пия попробовала это слово на вкус.

«Помню ли я еще те времена, когда не была Первой отступницей? — подумала она. — Когда мне не приходилось скрываться от властей. Когда нас всех еще не заклеймили отступниками?»

Пия взглянула на дочку. Они проходили через пятно солнечного света, и волосы и доспехи Чандры вспыхнули ослепительным золотом. Все еще ее маленькая девочка... но при этом — кто-то совсем другой. Чандра, истребительница титанов, яркий светоч маны, слепящая вспышка у эфирного шпиля. Революционерка. Взрослая женщина.

— Сражаться — это все, что я теперь помню, — сказала Пия, горько усмехнувшись. — Но мир изменился. По крайней мере, я надеюсь, что это так. И я изменюсь вместе с ним, научусь чему-то новому.

Они свернули за угол и вновь оказались в тени тюремных стен. И вдруг она снова стала ее старой Чандрой — выщербленная и потертая броня, капуста из вчерашнего ужина, запутавшаяся во вьющихся волосах. Послюнив кончик пальца, Пия с привычной точностью вытащила кусочек непослушного овоща.

Коридор резко закончился — они добрались до уцелевшего центра тюрьмы, старого злого сердца Данда. Высокий потолок здесь был узким и лишенным окон, и все помещение напоминало крепко сжатый кулак.

Путь им преградила толстая латунная дверь. Через окошко, закрытое прочным стеклом и до блеска отполированной множеством рук решеткой, была видна тюремная камера. Рядом с дверью на стене была лаконичная табличка: имя, дата заключения, расписание смен надзирателей. Записей о посетителях не было.

— С эфиром мы разобрались. А теперь... — Пия замолчала и повернулась к Чандре. — Ты же знаешь, что тебе не обязательно идти со мной, да?

Чандра порывисто шагнула к матери и заключила ее в крепкие объятья.

— Я знаю. Но отказаться от нескольких лишних секунд рядом с тобой? Это было бы глупо! — Чандра уткнула лицо в мамины волосы, пахнущие машинным маслом и ромашкой. — Я останусь с тобой, мам.

Перед глазами Пии появились яркие и теплые образы. «Я двадцать лет ждала от тебя этих слов», — подумала она и моргнула, прогоняя видения.

Пия медленно выдохнула и открыла решетку.

Камера за стеклом была просторной. И безупречно чистой. В отличие от камер в других коридорах, в этой не было никаких деталей, говорящих о личности обитателя. В ней не было вообще ничего, кроме одного человека.

Возможно, причиной этому было отсутствие доспехов, маски и оружия, но он казался гораздо меньше ростом, чем помнили женщины.

Грузный мужчина был одет в простую холщовую робу. Его руки были скованы золотыми филигранными наручниками для магов.

Тысяча слов пролетела в ее голове, но сказать она смогла только одно.

— Бараль, — произнесла Пия.

Дхирен Бараль повернулся к решетке. События в эфирном узле оставили на нем свой след. На покрасневшей и растрескавшейся коже головы вразнобой торчали скудные пучки волос. На теле было больше ран, чем кожи: длинные перекрученные шрамы охватывали его конечности, блестяще-розовая плоть, усеянная пятнами алого и пурпурного.

— Значит, инспекторы прислали вас, чтобы отвести меня на арену для казни? — прохрипел Бараль. — Справедливо. С остальными магами это делал я.

Пия отрицательно покачала головой.

— Арены больше нет. Инспекторов тоже. Твое заключение здесь началось и здесь закончится.

Бараль фыркнул.

— Это смешно. Безопасность Консульства, безопасность Гирапура зависит от инспекторов. Кто еще будет охотиться на чудовищ?

— Никто. Они никогда и не были чудовищами, — произнесла Пия.

— Это все Баан, верно? — прорычал Бараль. — Эти трусливые бюрократы не понимают, что за... грязь скрывается среди горожан. Конечно, им легко, ведь все эти годы я защищал их от опасности! Они в долгу передо мной, и я хочу, чтобы меня казнили на арене. Это мое право.

— Важно не то, чего ты хочешь, — тихо сказала Пия. — Важно лишь правосудие. Инспекторы, охота на магов, публичные казни... тот мир остался в прошлом.

— Да что ты знаешь о «том мире»? — голос Бараля возвысился почти до визга. — Ты знаешь, как это — родиться, чтобы всю жизнь скрываться? Как жить, чувствуя себя выродком?

— Я знаю, — сказала Чандра, поворачиваясь лицом к Баралю.

За стеклом Бараль со свистящим хрипом рассмеялся.

— Маленькая тварь! У нас с тобой есть незаконченное дельце.

Нервы Пии натянулись, словно струны ситара.

— Не смей с ней разговаривать.

— Я знаю, как это должно закончиться. Не позволь мамочке запачкать руки и хотя бы раз в жизни сделай что-то правильно, — прорычал Бараль Чандре. — Подумай об этом. Твой клинок у моего горла. Как перекосится мое лицо, когда это немощное тело охватит пламя.

Его глубоко впавшие голубые глаза ярко сверкали.

— Чандра, — мягко сказала Пия, — ты не должна стоять здесь и все это выслушивать. Он для нас никто.

Бараль вплотную прижался лицом к окошку в двери, его толстые пальцы будто хотели впиться в стекло.

— Расквитайся со мной. Плоть за плоть — мой труп за труп твоего дорогого папаши...

Его лицо медленно расплывалось в улыбке.

Воздух вокруг Чандры мерцал и потрескивал. Руки сами сжались в кулаки.

— ...Одно чудовище за другое, — закончил Бараль. От ухмылки толстые шрамы на его морщинистых щеках натянулись, словно канаты.

— Я не чудовище! — оранжево-золотые искры дождем сыпались на пол с ее стиснутых кулаков.

Пия положила ладони на плечи дочке и вздрогнула, почувствовав исходящий от них жар.

— Нет, ты не чудовище. И я, и твой отец с радостью готовы были отдать жизнь за тех, кого любим. За тебя, Чандра,

— каменным взглядом женщина уставилась на Бараля. — Я и не ожидала, что он это поймет.

Чандра взглянула на свои ладони. Последние искры, кружась, упали на пол и погасли. От жары усилился аромат жасмина, исходящий от обмотанной вокруг запястья лианы. Небольшие белые цветы напоминали звезды, горящие в темноте.

«Холодный пруд. Одинокий фонарь, плывущий по воде...» — пробормотала Чандра, проводя по цветам кончиками пальцев. Закрыв глаза, пиромантка вдохнула их запах.

— Мам, — сказала она, — помнишь старую каменоломню, куда мы втроем ходили? За городом?..

Ее голос стал мечтательным, далеким.

Пия моргнула, потом неуверенно кивнула.

— Давай как-нибудь туда вернемся, — сказала Чандра тем же далеким голосом.

Пиромантка перевела взгляд на Бараля, и ее черты ужесточились.

— Иди к дьяволам, — сказала она. — Я ничего тебе не должна.

Улыбка Бараля скривилась и пропала с лица.

— Нет! Я знаю, как это должно закончиться, — прошипел он.

Под потрескавшейся кожей его широкой шеи вздулись фиолетовые вены. Всполохи синего цвета вспыхнули и погасли на его скованных руках.

— Сегодня мы с моей дочерью оставляем тебя здесь, — сказала Пия. — И пусть никто не вспомнит твое имя.

Она захлопнула решетку окна.

— Это конец для тебя, а не для нас.

С той стороны стекла послышался глухой стук — бывший инспектор бессильно колотил в стекло кулаками.

Чандра оторвала один белый цветок от ветки жасмина и положила его на пол у двери камеры.

— Что это? — спросила Пия.

— Кое-что от... моей подруги, — ответила Чандра.

Пия крепко взяла дочь за руку, и вместе они повернулись спиной к камере. Коридор впереди был залит светом солнца. В громадной пустоте Данда криков и завываний за стеклом было почти не слышно. Совсем скоро веселый шум праздника на городских улицах заглушил остальные звуки.

На заднем дворике дома Яхенни на изогнутой скамье сидел улыбающийся Гидеон.

Его друзья, собравшиеся вокруг стола, были мрачными. Наверху Яхенни подготавливал себя к смерти.

Нет. Подготавливают тело к погребению. Яхенни наряжался для последнего события в жизни. Судя по доносящейся из дома приглушенной музыке, надолго задержавшаяся предпоследняя вечеринка Яхенни наконец началась.

Казалось, что сейчас не время улыбаться. Совсем недавно на прекрасных улицах Каладеша гремели сражения, Теззерет сбежал, Чандра безрассудно и упрямо... ну, то есть, просто Чандра. А теперь еще и Яхенни пришла пора уходить. И тем не менее, даже здесь, когда рядом были только его друзья, Гидеон улыбался.

Когда твой товарищ погибает в бою, ты несешь домой его доспех. А если он на последнем издыхании (или что там у них есть) просит тебя улыбаться в пути?

Ты улыбаешься. Становишься примером для других. Не изображай улыбку — она должна быть искренней, хочешь ты этого, или нет.

Нисса молчала. Она все еще собиралась пойти на вечеринку, и это было большое достижение. И ей удалось заставить подняться хотя бы один уголок рта — тоже достижение немалое.

Джейс и Лилиана сидели рядом, напротив Гидеона, и демонстративно не обращали друг на друга внимания. Погруженный в свои мысли Джейс пальцем рисовал на столе беспокойные узоры. Лилиана, откинувшись на спинку кресла, потягивала напиток, что стащила с первого этажа, и даже ее обычная надменная ухмылка казалась сегодня немного неубедительной.

Рядом с Гидеоном сидел Аджани. По его кошачьему лицу сложно было прочитать настроение, но гигант опустил плечи, прижал уши, а его единственный голубой глаз безотрывно смотрел куда-то вдаль.

«Когда ты горюешь по кому-то, ты не оставляешь его, — сказал однажды Гидеону Хиксус. — Ты несешь его с собой. Но никто не сможет поднять слишком тяжелую ношу».

На скамейку рядом с ним приземлился яркий метеорит и водрузил на стол стакан, расплескав густую желтовато-оранжевую жидкость.

— Я принесла тебе ласси, — заявила Чандра. — Ну, вечеринка уже началась, и я подумала, вдруг ты хочешь пить.

Гидеон взглянул на нее сверху вниз, и она зарделась, сжимая в руке собственный наполовину выпитый стакан.

— Это, эм-м, очень полезная штука. Из йогурта.

Гидеон сделал глоток.

— Спасибо, — сказал он. — Вкусно.

Было на самом деле вкусно. Слишком сладко. Но вкусно.

Нисса не захотела бы ласси. Аджани не смог бы это выпить. Лилиане могло бы понравиться, но у нее в руке уже был напиток. А Чандра, предлагая стакан Гидеону, ничего не сказала о вкусе, а сразу перешла к пользе для здоровья. Медленно, но они начинали узнавать друг друга.

— Кстати! — сказала пиромантка. — Депала говорит, что минут через десять будет торжественный выход Яхенни. Мы же все там будем, правда?

— Конечно, — сказал Гидеон.

Остальные согласились кивками головы различной степени искренности.

— Мы не можем отказать в этом Яхенни, — сказала Нисса.

Гидеон откашлялся.

— Мы все здесь, и у нас еще есть несколько минут. Давайте поговорим, прежде чем разбежимся кто куда в шуме праздника.

Гидеон поднял свой стакан с ласси.

— За друзей, которых мы теряем, — провозгласил он, затем повернулся к Аджани. — И друзей, которых находим.

Мироходцы отозвались одобрительными возгласами.

Гидеон положил руку леонинцу на плечо.

— Нас пятеро, — сказал он, — и нас объединяет клятва. Каждый из нас по своим собственным причинам поклялся нести стражу. Защищать от опасностей. От злодеев. Мы нашли злодея в этом мире — того, за которым ты следил.

Гидеон взглянул на остальных в поисках поддержки. Нисса, Джейс и Чандра кивнули. Лилиана пожала плечами.

— Мы сочтем за честь, — продолжил Гидеон, — назвать тебя одним из нас.

Человек-кот тяжело вздохнул.

— Если...

Он замолчал. Гидеон старался не слишком явно демонстрировать надежду, не мешать Аджани принять собственное решение. Он должен сам этого хотеть.

— Да, — сказал наконец Аджани. — Это... и для меня будет честью. Я должен произнести клятву?

Джейс улыбнулся.

— В свободной форме, — сказал он и дотронулся пальцем до виска. — Я могу тебе все объяснить, если хочешь.

Аджани кивнул. Его ухо дернулось, когда телепатические инструкции Джейса потекли к нему в разум, затем он склонил голову.

— Я видел... — начал леонинец, но его голос надорвался.

Лилиана от отвращения отвела взгляд. Или от неловкости.

— Тебе не обязательно делать все прямо сейчас, — сказала Нисса.

— Нет, — возразил Аджани. — Нет. Так будет правильно.

Леонинец сделал глубокий вдох.

— Я видел тиранов, — проговорил он, — чье честолюбие не знало границ. Существ, называвших себя богами, преторами, консулами — лишь для того, чтобы исполнить собственные желания, забыв о тех, кем правят. Видел, как обманывали целые народы. Как бросали в пучину войны цивилизации. Как людей, хотевших просто жить своей жизнью, заставляли страдать. Заставляли... умирать.

Его левая рука сжимала край белого плаща. «На нем бэнтская вышивка, — заметил Гидеон. — И он слишком мал леонинцу. Что... и кого... несет с собой громадный кот?»

— Такому больше не бывать, — продолжил Аджани. — Пока каждый не обретет свое место, я буду нести стражу.

Раздались слова согласия и одобрения.

— Спасибо, — сказал Аджани. — А теперь... Как вы уже сказали, мы обнаружили злодеев. Что вы планируете предпринять по этому поводу?

Лилиана уже рассказала им о встрече с Теззеретом и о мире под названием Амонхет.

— Мы должны остановить их, — сказал Гидеон. — Теззерет слишком опасен, чтобы позволить ему разгуливать на свободе. А судя по тому, что ты рассказывал, Болас еще хуже.

— Терпеть не могу, когда ты говоришь что-то такое, с чем я согласна, — усмехнулась Лилиана. — Очень сбивает с толку.

Гидеон воспринял это как дружескую шутку. Так было проще, чем оскорбляться.

— Что-то мы должны предпринять, это верно, — сказал Джейс. — Мы разрушили Межмировой мост Теззерета, но замыслы Боласа так просто не сорвать. Что бы он ни задумывал, у него наверняка есть план на непредвиденные обстоятельства, потому что...

Джейс замолчал. — Ну, потому что у меня такой план был бы. А он гораздо умнее меня.

У Гидеона по спине прошел холодок. Он лишь раз слышал, как Джейс отзывается так о ком-то — и этим кем-то был Уджин, еще один древний дракон, чьи мотивы хоть были и не такими эгоистичными, как у Боласа, но все равно были абсолютно нечеловеческими.

Гидеон повернулся к Лилиане.

— Что ты можешь рассказать нам об Амонхете?

Лилиана медленно моргнула — пожалуй, для нее это было самым сильным выражением удивления.

«Да, — подумал Гидеон. — Я обращаюсь к тебе за сведениями».

— Немногое, — сказала Лилиана. — Болас полностью контролирует это место. Насколько мне известно, он его создал.

— Создал? — уточнила Нисса. — Он настолько могущественный?

— Когда-то мы были богами, — произнесла Лилиана. — Так он сказал мне однажды. До того, как мироздание изменилось, самые могучие из мироходцев были способны практически на что угодно, и некоторые создавали собственные миры. Я и сама могла это сделать, но как-то не удосужилась.

— Значит, это мерзкое место, — сказала Чандра. — Ну и ладно. Я предлагаю отправиться туда и показать этому дракону, что случается с теми, кто лезет ко мне в дом.

— Нет, — сказал Аджани.

Пять голов повернулись к нему.

— Мы не можем просто явиться к Боласу в логово, ожидая, что возьмем над ним верх, — объяснил леонинец. — Я уже с ним встречался. Я даже победил. Но лишь потому, что он одновременно пытался укротить хаотические силы магии и сражался со мной — тогда незнакомым ему противником.

— Ты застал его врасплох, — сказал Джейс. — Именно это предлагают остальные.

— Ты победил? — удивилась Чандра.

— Обманом, — сказал Аджани. — Но теперь он меня знает и знает, на что я способен. К тому же, сражались мы тогда в эфирном хаосе Мальстрема — места, одинаково враждебного для нас обоих. Вы же предлагаете напасть на него в сосредоточии его могущества. Это не самая лучшая мысль — вне зависимости от того, будет ли он нас ждать.

— Не ты один встречался с ним и выжил, — проговорил Джейс. — Это невероятно могущественный телепат, и я боюсь его, как и все остальные. Я знаю, на что он способен. Но ты не знаешь, на что способны мы, и он, пожалуй, тоже.

— Я как-то бывала в одном его логове, — добавила Лилиана. — Как видишь, я жива.

Джейс напрягся, но ничего не сказал. Он что-то скрывает?

— Нам не обязательно сходиться с ним в открытом бою, — продолжила некромантка. — Мы можем расстроить его планы, лишить союзников...

— Есть другой способ, — сказал Аджани. У Боласа много врагов. А у нас много друзей, готовых действовать. Дайте мне время собрать этих друзей. Отыщите своих соратников. Узнайте, что на самом деле планирует Болас, и где в его планах слабое место.

Эти слова Гидеону пришлись по душе. Джейсу они тоже должны понравиться. Аджани знал, что делает.

— Он говорит разумные вещи, — произнес Джейс. — Мы ничего не знаем о замыслах Боласа. Может быть, нам стоит побольше разузнать про Амонхет и собрать разрозненных союзников?..

Наверху раздались крики — выкрикивали имя Яхенни. Пора идти.

Все взглянули на Гидеона.

— Я вас выслушал, — сказал он. — Вас обоих. Но я думаю, что нам больше не представится такой удачной возможности нанести удар Боласу.

— Он обратит против вас целый мир, — проговорил Аджани. Его голос стал громче, а уши прижались к голове. — Из-за тебя люди погибнут!

Гидеон не опускал головы. Краем глаза он заметил, как попятился Джейс.

Разъяренный кот весом под десяток пудов нависал над ним, глядя сверху вниз. Это так себя чувствует Джейс, когда сердится Гидеон?

— Прошу прощения, — сказал Аджани.

— Все в порядке, — ответил Гидеон. — Я не буду делать вид, что решение было простым.

Аджани по очереди взглянул на каждого из них своим глазом цвета голубого льда.

— Пожалуйста, — сказал он. — Не отправляйтесь на Амонхет. Не сейчас. Останьтесь здесь или отыщите союзников где-то еще. Утром мы решим, где нам встретиться. Мы соберемся через несколько недель, пересчитаем бойцов, сверим собранные сведения и решим, как действовать дальше.

Он встал.

— Я бы хотел несколько минут перед вечеринкой провести в одиночестве.

Аджани отошел от стола, но Чандра вдруг вскочила и подбежала к нему. Она крепко обняла его, и большой кот обнял ее в ответ.

— Я так рада, что ты с нами, — сказала девушка. — Ты здорово обнимаешься. И еще больше, чем Гиди. И мохнатее.

Лилиана рассмеялась.

— А ты, — сказал Аджани, — похожа на теплый огонь в очаге. Твоей матери будет холодно без тебя, огонек.

Улыбка пропала у Чандры с лица, и Аджани ушел прочь. Пиромантка тяжело опустилась на скамью рядом с Гидеоном.

— Что ж, — сказал тот тихо. — Что вы думаете? Он прав? Нам нужно больше сведений и союзников, прежде чем отправляться на Амонхет?

Несколько мгновений все молчали.

— Нет, — проговорила наконец Чандра. — Мы победили трех Эльдрази и победили Теззерета. Ударим по нему — поскорее и посильнее.

— Нет, — сказала Лилиана. — Мне не нравится эта мысль, но если Болас что-то замышляет, а Теззерет на свободе, то мне... то всем нам грозит опасность, где бы мы ни были.

—Нет, — сказал Джейс. — Аргументы и опасения Аджани убедительны, но он ошибается. Болас умнее нас. Сколько бы времени мы ни потратили на подготовку, он потратит его лучше. Ты прав, Гидеон. Это — наш шанс. А когда Теззерет расскажет дракону, что произошло, мы потеряем наше единственное преимущество.

Джейс и Чандра соглашаются друг с другом — вот это тревожное зрелище.

Гидеон повернулся к Ниссе.

— Я не уверена, — сказала она. — Я не знаю Боласа. Я не знаю Амонхет. Но я знаю... нас. Если вы все думаете, что у нас получится, то и я так думаю.

— Он напуган, Гидеон, — сказала Лилиана. — Он думает, что выжил при встрече с Боласом лишь по счастливой случайности, и боится встречаться с ним вновь.

Напуган? Если Лилиана не поняла, что Аджани исполнен горя, то Гидеон не станет выдавать его некромантке, рассказывая об этом.

— Не надо, — сказал он. — Не надо полагать, что ты знаешь, через что он прошел.

Лилиана внимательно посмотрела на него своими фиолетовыми глазами.

— Значит, мы согласны? — вмешался Джейс, отвлекая от Лилианы внимание.

— Да, — сказал Гидеон. — Что бы Болас ни делал на Амонхете, он продолжит это делать — так или иначе. Оставаясь в стороне, мы ничего не добьемся. И я думаю, что ты прав, Джейс. Мы не успеем узнать, что задумал Болас, прежде чем он примет меры, поняв, что нам известны его планы.

Гидеон встал.

— Утром мы выберем место встречи. И встретимся там с Аджани... а потом повидаемся с Боласом.

— Идем, — сказала Чандра. — Вечеринка началась. Улыбайтесь.

Гидеон прошел за ней в дверь и улыбнулся.

Я одеваюсь в последний раз.

Заботливая, умелая, моя дорогая Депала накидывает мне на плечи любимый плащ и застегивает моей самой любимой брошкой. Заходящее солнце освещает золотой сундук у дальней стены моих покоев, и на стенах отражаются солнечные зайчики. Пылинки пляшут в меркнущем свете (какой чудесный последний закат), и единственный звук в комнате — тихое храпение гиены Депалы (Форсунка, моя хорошая девочка). Мне осталось жить четыре часа, и предпоследняя вечеринка (с угощениями и весельем) начнется, как только я спущусь по лестнице.

— Готово, — уверенно говорит Депала, поправляя мне брошку. — Ты превосходно выглядишь, Яхенни.

— Как всегда, — слабо отзываюсь я.

Смех моей лучшей подруги звучит немного фальшиво. Она грустно улыбается.

— Мое время пришло, Депала, — уверяю ее я.

— Я боялась, что ты никогда этого не скажешь.

Пожалуй, я сам этого немного боялся.

— Ты уверен? — спрашивает она, взволнованно приподняв бровь.

— Да. Цена в краткосрочной перспективе не оправдывает прибыли в долгосрочной, и все такое.

— Ну конечно. Ты — финансист до последнего вздоха.

Она улыбается. Ей не нужно знать больше. Получение нескольких дней сверх срока не стоит того, чтобы каждый раз переживать смерть. И даже если бы я убивал только неразумных созданий, я не смог бы забыть, как кричала когда-то моя подруга. Я решаю, кто я такой. Это мое дело. И я — не убийца.

— Пойдем послушаем музыку, дорогая.

На лице Депалы расцветает ухмылка, и она приносит мне мои пристяжные подпорки из дальнего угла комнаты. Подняв меня (пожалуй, сейчас я вешу меньше, чем бандар), она ставит меня в подпорки. Немного повозившись, она застегивает ремешки на том, что осталось от моих ног, и вот я уже сам стою перед дверью.

Дверь нависает надо мной.

Это дорогое черное дерево, и в отполированной поверхности я вижу свое отражение.

Я раньше не замечал, какая она большая.

Депала протягивает руку, чтобы открыть дверь. Она замирает. Я чувствую, как от нее исходит безмолвный неуверенный вопрос. Я понимаю. Я готов. Я киваю ей головой.

Она открывает дверь, и я чуть не валюсь с ног от захлестнувших меня эмоций.

«ВЕСЕЛОЙ ПРЕДПОСЛЕДНЕЙ ВЕЧЕРИНКИ, ЯХЕННИ!»

На меня обрушивается ураган фруктово-цветочного ликования. Любовь моих друзей охватывает меня, и мне остается лишь радостно смеяться от наслаждения.

Первыми ко мне подходят эфириды из моей семьи. Мы коротко и безмолвно делимся друг с другом радостью, наш эмпатический разговор получается приятно коротким и незаметным для всех остальных. Наша любовь питает нашу поддержку, а та — питает любовь. Семьи эфиридов — это, прежде всего, нескончаемый цикл, бесконечно подпитывающий нас. Энергия в ее чистейшей форме.

Оглядываясь вокруг, я замечаю наконец, сколько собралось людей. Мой дом забит, во дворе играют музыканты, и все здесь дышит разделенной радостью, возможной только на предпоследних вечеринках.

Я думаю, что сейчас самый подходящий момент для добрых дел. Из потайного кармана я достаю листок бумаги. Гости замолкают и поворачиваются ко мне, стоящему в центре зала.

— Своей семье эфиридов, — громко возвещаю я, — я оставляю половину своих сбережений!

Члены семьи радостно кричат, бьют друг друга по спинам и направляют в меня нарочито смущенный поток «не-обязательно-было-так-поступать-но спасибо-СПАСИБО».

Сжимая завещание в одной руке, остатками другой (двух пальцев нет, осталось три) я показываю в дальний конец зала.

— Вторая половина моих сбережений достанется тебе, стоящая в углу изобретательница-человек в красном шарфе!

Женщина в углу у стола с угощениями подскакивает, не дожевав свой гулаб джамун. Не веря своим ушам, она показывает на себя пальцем.

— Ты Сана Ахир? Девятнадцати лет? Третий результат в категории воздухоплавательных конструкций, верно? — уточняю я.

Она медленно кивает, распахнув от удивления глаза.

— Отлично! Вторая половина моих сбережений пойдет на оплату твоих исследований.

От неожиданной радости женщина падает в обморок. Толпа вокруг взрывается криками восторга и поздравлений. Течение праздника подхватывает нас, чтобы уже не отпускать.

Я чувствую внизу знакомых и прошу одного их родственников привести новоприбывших ко мне. Толпа вокруг меня расходится, и вскоре ко мне уже приближается живописная компания, назвавшаяся Стражами. (Жаль, что я так и не потрудился узнать, что же они сторожат). Я иду им навстречу, опираясь на левую подпорку.

Впереди шагает Чандра. На ней новое сари, и изящный наряд не может скрыть все синяки и царапины, оставленные недавними сражениями. На лице гордая и немного усталая улыбка. Быстро прочитав эмоции, я понимаю, что она уже бывала на предпоследних вечеринках и знает, что это радостное событие.

А вот остальные... ох. Похоже, Чандре совсем не удалось объяснить им, в чем суть предпоследней вечеринки. Джейс излучает пахнущее дождем настроение «Я НЕ В СВОЕЙ ТАРЕЛКЕ» с такой силой, что каждый эмпат в зале поворачивается, чтобы на него взглянуть. Прямоходящий кот за их спинами (бедняга, его сердце переполняет скорбь), кажется, готов в любой момент расплакаться. Остальные неловко топчутся, не понимая, как себя вести.

— Ох, — притворно шепчу я, — что случилось? Кто-то умер?

Лилиана смеется, другие только натужно улыбаются.

Я усмехаюсь, и часть моего лица осыпается, растворяясь в воздухе.

Массивный кот выходит вперед и опускается на одно колено, чтобы сровняться со мной ростом.

— Меня зовут Аджани. Что мы можем сделать для тебя, друг, в этот час нужды?

О. Как мило.

— Это моя вечеринка, а значит, вы должны следовать моим правилам. Вы все должны веселиться, а я буду со всеми прощаться. Но это должно быть весело! Это самое важное!

Аджани кивает с искренним уважением. Я чувствую улыбку Чандры до того, как она появляется на лице.

— Тебе помочь? — спрашивает она.

— С прощаниями?

— Нет, с весельем.

Секунду я раздумываю над ее предложением.

— Конечно, почему нет!

— Тогда залезай!

Чандра проворно подхватывает меня и усаживает себе на плечи. Мои подпорки падают на пол. Я вскрикиваю от удовольствия.

— Куда, о владыка вечеринки? — спрашивает она, улыбаясь во все зубы.

— ВПЕРЕД! — кричу я, указывая на собравшуюся в зале толпу.

Чандра несколько минут катает меня, время от времени пускается в бег, иногда изображает, что теряет равновесие, и все время смеется вместе со мной. Когда ей надоедает, она зевает и передает меня Гидеону. Тот с веселым смехом хватает меня и несет под мышкой, словно багаж. Потом меня получает Депала — она носит меня на поднятых над головой руках, и это очень впечатляет.

Все это время я захожусь смехом и выкрикиваю свои пожелания.

— Депала, дорогая, тебе остается мой инвестиционный портфель!

Она вскрикивает от радости и возвращает меня Гидеону, дружески чмокнув в оставшуюся щеку.

— Госпожа Пашири, старая сорвиголова, тебе достается мой стремительный болид!

Я слышу, как где-то в толпе госпожа Пашири кричит «Ура!».

Через некоторое время катания на плечах, раздачи даров и общения с гостями, я чувствую исходящий с другого конца зала эмпатический аромат флердоранжа. Я направляю Гидеона к источнику, и он усаживает меня на диван рядом со скромно улыбающейся Ниссой.

— Нисса! Ниссаниссанисса! Ты меня тоже хочешь покатать?

Нисса отрицательно качает головой.

— Нет, я хочу посидеть с тобой. Тебе больно?

— Немного, — признаюсь я. — Но не настолько, чтобы обращать внимание.

Она осматривает меня с головы до того, что осталось от ног, и поднимает руку. В меня течет уже знакомый теплый поток энергии. Я вздыхаю от облегчения. Мне снова становится хорошо. Она не лечит меня... но помогает.

Я чувствую в ней что-то беспокойное, странное.

Нисса не любит говорить, и это нормально. Я могу узнать все самое важное из молчания своей подруги, пока она занята перенаправлением энергии.

Верхние ноты: печаль. Доверие. Женственный флердоранж (обычный для нее физический запах) и холодный поток свежести (странно, это что-то новое).
Основное тело: застарелый болотистый страх. Чужеродный меловой стыд по краям.
Нижние ноты: густые джунгли и семья. Нет, не семья. Сродство? Единение без слов, но и без сложного электрического сияния индивидуальности.

Я закрываю свои чувства. Ей грустно терять меня, потому что у нее было мало таких друзей, как я.

Нет. Неправильно. У нее вообще не было таких друзей, как я.

Я чувствую, что когда-то давно она не доверяла тем, кого не могла понять. Остались лишь старые отголоски, но я чувствую, как она была напугана, и как этот страх не позволял ей ни с кем сблизиться.

Пока она не встретила Стражей. И меня.

Я благодарен ей за то, что она не стала открывать мне эти старые, давно ушедшие чувства. Благодарен, что она не воспользовалась мной, чтобы излить вину за свои поступки в прошлом. Она разберется со своими сложностями сама — ей не нужно для этого мое одобрение. Может быть, кому-то слабее это было бы необходимо. Но не ей. Она наблюдает и растет самостоятельно, чтобы стать лучше.

Она просто невероятная.

Поток энергии гаснет. Боль ушла, и Нисса улыбается, заглядывая мне в глаза. Она не знает, что мне открылось.

— Вечеринки даются тебе все легче, — поддразниваю ее я.

Она пожимает плечами.

— Когда узнаешь их лучше, они совсем не страшные.

Возможно, ее ответ выплыл из подсознания, но я понимаю, что она хотела сказать.

— Я поняла, что... мне хочется узнать больше о незнакомых вещах, — продолжает она. — Если я понимаю их, то перестаю бояться.

Ее сердце — нежная крона из скромности и цветков апельсина.

— Я хочу тебе кое-что подарить, — тихо говорю я. Настроение Ниссы киснет. — Я знаю, что ты ненавидишь подарки, но это глупо, так что держи.

Я достаю из-под рубашки свою подвеску на цепочке и снимаю ее через голову.

— Цепочка из горного золота. Полагаю, что сапфир в центре подвески тоже из Латну. Носи ее под одеждой, чтобы не сорвали воришки.

Нисса протягивает изящную руку и берет подвеску. Она аккуратно надевает ее на шею и убирает под блузку.

— Обычно такие вещи дарят тем, кто скучает по дому, так что это тебе, — шепчу я. Я чувствую, как много значит для нее этот жест, и наслаждаюсь нашей маленькой взаимной радостью.

— Спасибо, Яхенни. Жаль, что мне нечего подарить тебе в ответ.

— От тебя я приму что угодно... главное, чтобы это не нужно было носить.

Она ненадолго задумывается.

— Хочешь, расскажу тебе тайну?

— Конечно.

На лице эльфийки появляется шаловливая ухмылка, но за нею я чувствую радость, стремительно растущую от предчувствия возможности поделиться сокровенным.

— Твой мир — лишь один из бесконечного множества.

Что?

— Это песчинка в бескрайнем океане. И каждая такая песчинка — новая реальность.

Ее эмоции сияют светом истины. Все, что она говорит, — правда. Но как...

— Существуют... те, кто способен путешествовать между мирами.

Она многозначительно глядит на меня, произнося слово «те». Честность, честность, теплая медная честность. Как?..

— Те, кто отправляется очень далеко от дома, в места, совсем на него не похожие. И они знают, что мы — лишь крошечная частичка огромного и сложного целого. Но пространство между этими мирами заполнено соединяющей их субстанцией... и это та же субстанция, что порождает эфиридов. А это значит, что ты выходишь далеко за границы Каладеша. Ты — это то, что связывает воедино всю Мультивселенную.

Несколько мгновений я сижу молча, пытаясь переварить все то, что рассказала мне Нисса. Наконец я нахожу в себе силы ответить.

— Я так и знал.

Нисса ухмыляется. Я пораженно гляжу в потолок. Я чувствую себя крошечным. Я чувствую себя громадным. Я чувствую, что получил лучший подарок за всю свою жизнь.

— Так откуда ты на самом деле? — наконец спрашиваю я.

— Мой родной мир называется Зендикаром.

— На Зендикаре есть эфириды?

— Нет, но есть стихийные существа, чем-то на вас похожие. Еще есть вампиры, вроде тебя, но совсем не такие дружелюбные.

— А на что похожи ландшафты?

— Они бродят с места на место.

— ЧТО?

Мы разговариваем, и разговариваем, и разговариваем. Наконец Нисса выдыхается. Все это время моя голова идет кругом от восхищения и ощущения триумфа. Я помог этой невероятной эльфийке, потерявшей дом, почувствовать себя дома — и она раскрыла мне самый удивительный из секретов. Что за победа!

Краем глаза я замечаю Депалу и вспоминаю, что должен сделать. Депала ведет ко мне мою семью эфиридов, чтобы в последний раз поднять меня на крышу.

— Нисса, я боюсь, что мне пора. Если хочешь, ты можешь подняться с нами на крышу.

Ее эмоции взрываются фонтаном.

— Нет, — наконец произносит она. — Лучше я останусь здесь. Прощай, Яхенни.

На этом диване она такая маленькая. Я сохраняю в сознании этот образ: она, смотрящая мне вслед.

— Всего хорошего, дорогая.

Нисса печально улыбается, а я все думаю и думаю об ее рассказе. Какой невероятный подарок на предпоследнюю вечеринку...

Семья поднимает мое кресло, омывает меня состраданием и сочувствием и относит на крышу.

Сияющий лазурью Великий Канал змеится надо мной в ночном небе. Сотни звезд сияют, затмевая уличные фонари, и мои самые близкие друзья собрались возле пустого ложа, ожидая моего появления. Небо прекрасно. Мазки синего и фиолетового, эфир и звезды. Чудесная ночь, чтобы попрощаться.

Семья передает мне утешение и покой. Это работает, и я устраиваюсь на приготовленном для меня месте. Вселенная так велика, а я так мал, и Нисса подарила мне величайший дар из всех, что я получал когда-то.

Я заглядываю в глаза близких, собравшихся вокруг. Я отдал им все, что мог отдать, их радость переполняет меня, и наш круг замкнулся.

Я прощаюсь с каждым из них. Я не спешу, чтобы прочувствовать все, что они чувствуют в ответ, наслаждаюсь моментом, когда заглядываю каждому в глаза и желаю всего наилучшего. Никто не плачет, и каждый обещает использовать часть наследства в помощь новым появившимся эфиридам. Собрав последние силы, я наклоняюсь и чешу за ухом гиену Депалы. Все счастливы. Все улыбаются. Все обещают, что вечеринка продолжится, когда меня не станет.

Я чувствую течение своего города, стремящееся в бесконечность. Я думаю о крохотной песчинке, которую зову своим домом, и неисчислимых мирах, лежащих за гранью постижимого.

Друзья говорят мне, что все хорошо. Время пришло. Можно отпустить себя.

И я это делаю.

Я содрогаюсь

и отпускаю

(что за чудесное чувство!),

и растворяюсь в бездонном небе над головой,

и,

с триумфом,

перестаю быть.

— Зря я так долго не возвращалась, — сказала Чандра.

Она шагала рядом с несущей на плече сумку с инструментами матерью и тащит корзину керамических плиток. Пия указала на уводящий от Арадарского вокзала переулок, и они направились к цели.

— Это не твоя вина. Ты же не могла... просто явиться сюда, когда тебе было угодно.

Чандра сглотнула.

— Вообще-то, вроде как могла.

— О... — Пия придержала сумку рукой, и они завернули за угол. — Что ж. Ты не знала.

— А должна была знать. Как-нибудь. Почувствовать материнские волны, летящие через эфир.

Мать удивленно посмотрела на дочку.

— Это так работает?

— Нет!

— О. Ну... Жаль. Материнские волны могли бы быть очень успокаивающими.

Чандра поддела камень носком башмака.

— Ага, могли бы.

— Так как же это работает? Как это... быть такой, как ты? Путешествовать так далеко от дома? Как это возможно?

Чандра печально усмехнулась.

— Ты не ту об этом спрашиваешь.

— Но ты можешь просто... делать это? Верно? Как твой огонь.

— Не как мой огонь. Не совсем. Но я могу перемещаться между мирами. Могла с того самого дня на арене. Это совсем другой дар.

Чандра заметила, что мать внимательно наблюдает за ее лицом. Она знала, что это не родительская озабоченность — в Пии проснулся инженер. Мама просто обожала разбирать по частям механизмы и смотреть, как они работают.

— Хочешь заглянуть мне под капот, мам?

— Нет. Но получить подробные чертежи было бы здорово.

— Так не получится. Это что-то вроде... когда ты расслабляешь глаза, и узоры не в фокусе вдруг складываются в новую картинку.

Мать разочарованно опустила плечи.

— Или когда ты ждешь поезда, краем уха слышишь вокзальный шум, и в какой-то момент все выстраивается, и получается мелодия.

— Метафоры не заменят чертежи, — вздохнула Пия.

Чандра пожала плечами.

— Это все, на что я способна. Не знаю, почему я такая. И не знаю, почему у меня это так получается.

Они завернули за очередной угол и оказались на месте. На папином месте. Осыпавшаяся мозаика на стене изображала ее отца — один из десятков портретов известных изобретателей, выполненных каким-то признательным художником по всему городу. Этот портрет был для них заменой надгробию — местом, где память о Киране вплелась в городские улицы.

За годы заброшенности многие фрагменты потерялись, в мозаике были дыры. Чандра поставила корзину на землю и принялась за работу, выбирая плитки нужных оттенков.

Мать орудовала клещами, вырезая фрагменты нужной формы. Пальцем руки в перчатке она наносила в дыры в картине клейкую смесь, а Чандра вставляла на место готовые плитки.

Они долго работали в тишине. Слез не было — на самом деле, усердный труд даже доставлял Чандре простое удовольствие. Ей нравилось работать бок о бок с матерью, делать что-то своими руками — здесь, в самом центре Гирапура. Никем не прерываемый акт творения. Чандра прилепила маленькую квадратную плитку над отцовской бровью и остановилась, заглянув портрету в глаза.

— Я хочу остаться, — сказала она.

— Что?

— Остаться. Здесь. На Каладеше. С тобой.

— Но я думала... — начала Пия. — Я... я была бы рада, Чандра. Но тебе не кажется, что...

— Я буду жить здесь, и мы снова будем вместе, — Чандра вставляла красные плитки в отцовские очки на портрете. — Как семья.

Мать так долго ничего не говорила, что Чандра отвернулась от мозаики посмотреть на нее.

— Мам?

Лицо Пии было непроницаемым.

— Не заставляй меня снова проходить через это, Чандра.

— Через что?

— У моего сердца ведь тоже есть предел прочности.

— Мам! Поэтому я и останусь!

— Ты не останешься. Не говори так. Так все становится сложнее, чем должно быть.

— Что становится сложнее? — спросила Чандра, с такой силой вбив плитку в портрет, что та раскололась.

— Вот наша семья. — Пия указала клещами на себя, потом на Чандру. — Вот, кто ты такая, кто такая я, кто мы с тобой вместе. Мать и дочка, которая приехала погостить.

— Нет. Я тебя больше не оставлю. Никогда.

— Не говори так. Не смей говорить так! — почти прокричала мать. Она вздохнула и тяжело села на землю среди плиток. Подняв синевато-серебристую плитку клещами, она аккуратно отложила ее в сторону.

— Чандра, я твоя мать, и конечно, мне хотелось бы, чтобы ты осталась подольше. Но мы с тобой знаем, что ты давно переросла это место. Я бы не вынесла, если бы ты солгала об этой новой стороне своей жизни. Какая-то часть меня умирала бы каждый день, когда я думала бы, что это я тебя здесь держу.

В горле Чандры появился колючий комок.

— Я не могу уйти, мама. Я должна уйти... и я не могу.

Мать направила на нее клещи.

— Можешь. Ты путешественница. Ты уйдешь — и вернешься вновь, и мы с тобой снова встретимся. И с твоим отцом. Из семьи, помнящей расставания, мы превратимся в семью, ждущую встреч.

В глазах Чандры блестели приводящие ее в ярость слезы.

— Я не стану говорить этих слов!

Ее мать поднялась на ноги — гневный, рассерженный, не очень высокий столп любви.

— Чандра Налаар, ты скажешь мне «до свидания». Ты скажешь мне это в лицо пять раз, десять раз, и ты станешь черпать из этих слов силу. Ты поняла меня?

— Мама...

— Потому что я не собираюсь приковывать тебя к Гирапуру страхом того, что не вынесу слов прощания. Я не буду прятать твой дар от всех тех миров, которым он нужен. И я не собираюсь обходить это здание, и резать плитки, и работать над очередным проклятым мемориалом в честь той, кого я... — Пия замолчала, прикрыв рот дрожащей рукой.

— Мам, что?

— Есть... вторая мозаика. Твой портрет. Когда тебе было одиннадцать.

Слезы потекли у Чандры из глаз.

— Зачем?

— Я же сказала. Это мемориал. Думаешь, этот портрет — работа какого-то безымянного поклонника? Я сделала обе мозаики — и твою, и Кирана. Как только вышла на свободу. Чтобы у меня было место, где я могла бы попрощаться с вами.

Чандра не смогла ничего вымолвить. Она упала в материнские объятья и крепко прижала ее к себе.

Мать отпустила ее, всхлипывая и улыбаясь одновременно. Она оглядела дочь взором инженера, поправила шаль на ее талии, выравнивая узор, и подтянула ремешок бронированного наплечника.

— Когда ты отправляешься? — беззаботно спросила она.

— Скоро.

— Совсем скоро? — она убрала завиток волос с лица Чандры и заправила за ухо — еще один повод провести пальцами по щеке дочки.

— Да, — сказала Чандра, стирая слезы с лица. — На Амонхет. Это место, где я никогда не была.

— Что ж, тогда ты мне про него расскажешь.

Чандра взглянула на мозаику. На ней все еще оставались выбоины и дыры.

— Мы не доделали папу.

— Все равно плитки почти кончились. Доделаем, когда ты вернешься.

— Я могу задержаться.

— Тогда я успею сделать больше плиток.

— А мой портрет мы с тобой починим? В следующий раз?

Улыбка озарила лицо ее матери, и на щеках заиграли ямочки радости. Она натянула очки на лоб, взяла Чандру за руку и выжидающе заглянула ей в глаза.

И тогда Чандра заставила себя произнести слова — чтобы потом вновь произнести их, и их противоположность, снова и снова, еще много-много лет.

В небе текли реки, и они несли ее, словно крупинку пыльцы.

Громадные сердца бились в небесной бездне. Гиганты пели медленные симфонии радости. Без слов они рассказывали об освещающем края облаков солнце, о ярких звездах над морозными пиками скал, о новой жизни — зарождающейся, укрытой, терпеливой, ждущей великолепия первого вдоха.

Покинув пределы тела, она плыла среди певцов и слушала. Исполины звали друг друга, их голоса звучали в облаках и течениях и сплетались в разделенные грезы о невесомости, дожде и памяти.

Глаз размером с дом моргнул. Ее обдало волной любопытства — словно солнечным светом поднявшегося из-за края сущего светила.

«В нашем небе что-то новое, — пропел гигант на языке чувств и жизни, забившихся сердец и задрожавших мускулов, затаенного дыхания и сотен оттенков синего. — Как чудесно, что есть нечто, чего мы еще не знаем».

Где-то далеко вибрация привлекла ее внимание. Небо устремилось прочь.

Вернулся слух — звук шагов по стали, обоняние — жареная еда и пот, и, наконец, зрение.

Чандра шла по платформе шпиля, и в свете сумерек было видно, как опустились от усталости ее руки, и какие серые круги у нее под глазами.

— Привет, Нисса. Я думала, ты спишь.

Плавное течение музыки уступило место ломаным зубцам речи. Слова казались неразборчивым скрипом.

— Извини, — прохрипела она. — Я была...

Чандра присела на расстоянии вытянутой руки от нее, и ее глаза цвета рассвета высматривали что-то в лице эльфийки. Нисса взглянула в ее теплые глаза, полные нервного биения жизни, но не увидела в них готовности понять. Не нашла тех струн, что могла затронуть. Никакие слова не могли это объяснить.

И все же она ответила: «Я слушала небесных китов», — потому что ей показалось важным ответить.

Чандра моргнула, посмотрела вверх.

— Что? Где?

Нисса чувствовала, как бурлят и волнуются эфирные потоки. Она повернула голову, прикинула, как изменяется направление...

— Далеко на востоке и в нескольких днях полета к югу. Там, где они сейчас, занимается заря.

Чандра зевнула так широко, что ее челюсть задрожала, а на глаза накатились слезы.

— У тебя хороший слух.

— Я была с ними.

— Но ты же здесь?

Нисса сделала вдох — и с головой бросилась в омут.

— Я способна чувствовать лучи маны. И эфирные потоки тоже. Когда я медитирую — а иногда и просто сижу — я... я сливаюсь с ними воедино. Чувства, мысли — все пропадает. Я становлюсь одним целым с миром.

Чандра качнулась, опершись на пятки. Ее пальцы нервно сжимали колени.

— Звучит жутковато. Это эльфы так умеют? Или зендикарцы? А если я буду медитировать, меня так унесет?

— Нет, — Нисса отвернулась, чувствуя, как кровь приливает к щекам. — Это просто... я так умею.

Чандра вскочила на ноги, ее волосы искрились, поднимались дыбом.

— Извини! Я не хотела...

Нисса потянулась у ней.

— Пожалуйста, не убегай.

Она смотрела, как дрожат пальцы Чандры на фоне темнеющего неба.

— Я снова тебя расстроила, — ее волосы гудели и потрескивали. Оранжевые волны энергии пробегали по голове. — Я все время...

Плотно зажмурившись, Нисса сумела выдавить из себя колючие слова.

— Это не т-так!

Чандра повернулась, затаила дыхание, не в силах взглянуть ей в глаза.

Нисса сглотнула — в горле было сухо, как в пустыне.

— Я редко говорю. Я жила одна... десятки лет. Моим спутником был Зендикар. Мы понимали друг друга без всяких слов. Я... я не знаю, как говорить с тобой. Я пытаюсь научиться.

Чандра пораженно подняла глаза.

— Ты не знаешь, как говорить со мной?

— Я буду делать ошибки, — сказала Нисса. Выбирать неподходящие слова. Неправильно понимать твои. Я буду вести себя странно, сама этого не понимая. Но если ты сможешь вытерпеть меня, то я бы хотела стать...

Воспоминания о небесных песнях забурлили в ней — симфонии цвета и тепла, движения в унисон и разделенное дыхание. Она успокоила их, скомкала и породила на свет угловатые слова, бледную тень приемлемой истины.

— ...твоим другом.

Руки Чандры метнулись вперед и обхватили ладони Ниссы, теплые, словно птичье гнездо.

— Не знаю, — просопела она, чуть улыбаясь уголком рта. — Мне кажется, ты здорово выбираешь слова.

— Мне понадобился целый день, чтобы подготовиться к разговору.

Чандра засмеялась, но смех перешел в очередной зевок. Она отпустила руки Ниссы, чтобы прикрыть ладонью рот.

— Ох. Извини.

Круги под глазами Чандры стали еще темнее. Рукой Нисса показала на место рядом с собой.

— Ты все еще хочешь научиться медитации? Это место — самое спокойное в городе.

— Не знаю, — оглянулась через плечо Чандра. — Я подумала, раз уж сегодня наша последняя ночь в городе, может, я покажу всем Гирапур? Будут воздушные гонки, фейерверки, я знаю ресторанчик в Бомате, где готовят отличный виндалу, и еще видела эту зеленую девочку, которая продавала снег со вкусом манго...

Она замолчала.

— Но тебе все это не по душе, верно? Толпа людей, шум...

— Я бы пошла, — произнесла Нисса, а Чандра расхаживала взад-вперед, и стук ее башмаков звучал, словно капли дождя били по листьям.

— Госпожа Пашири говорила, что я должна погулять с тобой по городу, потому что пока мы только бродили по тюремным подземельям, и нас заперли в ящике, — Чандра фыркнула. — А еще она сказала, что я должна переодеться в сари. Даже выбрала мне наряд. Я ее не поняла. То есть, я должна вскарабкаться по миллиону ступенек на шпиль, чтобы встретиться с тобой вот в этом? Как ей это в голову... постой, что ты сказала?

Нисса почувствовала, как уголки ее собственных губ поднимаются в улыбке — без осознанной мысли «сейчас мне нужно улыбнуться».

— Я бы пошла.

Чандра уставилась на нее и удивленно моргнула.

— Ага? — спросила она с присущим ей красноречием.

— Я хотела бы увидеть твой дом.

— Я думала, ты...

— Я стала бы нервничать. Да, — призналась она, барабаня пальцами по коленке. — Мне бы пришлось... держаться в стороне, молчать. Но я была бы с тобой. Не одна.

— О, — сказала Чандра. — Ну, у нас еще есть время. Уже поздно, но мы можем сходить поужинать. Или выпить чего-нибудь.

— Да, кстати. У меня кое-что есть для тебя, — сказала Нисса. Она потянулась за спину и достала накрытую крышкой кружку. Она купила ее раньше, когда солнце еще не скрылось за облаками на горизонте.

— Что это? — спросила Чандра, плюхнувшись на землю рядом с ней.

— Точно не знаю, — Нисса сняла крышку и принюхалась. — Продавец сказал, что это должно успокаивать.

Эльфийка протянула кружку Чандре, прикрывшей ладонью рот, чтобы зевнуть.

— Боюсь, оно уже остыло. Его надо пить теплым.

— Это мы сейчас поправим, — подмигнула Чандра и поставила кружку на засиявшую ладонь. Она осторожно вдохнула поднимающийся пар.

— Молоко с медом. Фисташки, миндаль и кардамон, — ее глаза заблестели в темноте. — Папа делал мне такой напиток. Когда я не могла заснуть.

Нисса наклонила голову, пытаясь понять, хорошо это или плохо. Наконец Чандра сделала маленький глоток, улыбнулась и вытерла глаза.

— Очень вкусно, — сказала она.

— Я хочу, чтобы ты кое-что себе представила.

— Это медитация, — заинтересовалась пиромантка, отставляя кружку в сторону. — Мне сесть, как ты сидишь?

— Сиди, как тебе удобнее.

Чандра попыталась подогнуть одну ногу под другую, скривилась и начала отстегивать доспех, с лязгом складывая его детали из лакированного железа в непослушную кучу.

— А меня не унесет поплавать с небесными китами? — с ухмылкой спросила она.

— Если унесет, — серьезно сказала Нисса, — то я тебя поймаю.

Она закрыла глаза.

— Представь, пожалуйста, реку.

— Какую реку?

— Быструю. Течение несется, разбиваясь о камни. От брызг воды появляется радуга.

— Какого цвета?

Нисса нахмурилась, не открывая глаз.

— Радуга? Она всех...

— Нет, вода. Река. Она мутная, прозрачная или...

— Как хочешь. Представь, как она шумит, как пенится вода у берега, у твоих ног.

— Я в башмаках?

— Это не имеет... ты босиком.

— А что за берег? Лес с деревьями, или я в каньоне, или...

— Тс-с.

— Но...

— Тс-с, — она подождала. Тишина. — Просто...

Очень-очень тихо Чандра прошептала:

— Я молчу.

— Просто слушай мой голос. Слушай ветер. Слушай, как бурная, белая вода шумит среди камней. Пусть река станет шире. Глубже. Чем больше она становится, тем спокойнее течет вода. Больше нету брызг над камнями. Рев превратился в шепот.

Она выбрала реку, потому что воспоминания о воде успокаивали Чандру. Ее дыхание замедлилось, а сердце уже не билось о ребра, как испуганная птица.

— Заходи в реку, — прошептала Нисса. — Медленно. Вода, безмолвная и блестящая в лучах солнца, впускает тебя. Шаг за шагом. Она охлаждает тебя. Твои лодыжки. Колени. Талию. Пальцами ног ты чувствуешь мягкий ил.

Она говорила медленно и ритмично, вторя ударам сердца. Мама рассказывала ей такие истории, когда их выгоняли из очередного стойбища племя Джорага, когда мучительные кошмары Ниссы и расцветавшие поприветствовать ее цветы заставляли остальных эльфов перешептываться за ее спиной и делать жесты, отгоняющие порчу. Истории о горах, безмолвно плывущих по небу под светом звезд. О деревьях, сбрасывающих плоды под ноги сиротам и поднимающих детей вверх на ветвях, спасая от ревущих балотов. Истории, в которых мир представал не извилистой тропинкой, на которой всюду поджидали колючки и острые зубы, а бескрайним садом удивительных и прекрасных чудес, ждущих свою слушательницу.

Лишь через много лет она поняла, что это были истории анимистов, давно стершиеся из памяти ее народа и запрещенные как ересь. Истории, которые не помнила больше ни одна живая душа.

— Расслабь пальцы, и пусть вода течет между ними. Ты вошла в реку по грудь. Ложись на спину. Позволь воде подхватить тебя. Ты невесома. Ты паришь под облаками. Не говори. Не двигайся. Только дыши.

Нисса вслушалась. Чандра дышала медленно и глубоко, от нее исходило тепло. Пиромантка не замечала, что голос эльфийки давно стих.

Нисса вновь открылась течению Каладеша.

Эфир поднял ее над расцвеченным яркими красками Гирапуром. Толпы горожан высыпали на улицы, веселились на мостах и площадях, двигались под музыку, взрывались хохотом и светились от счастья. В небо над рекой с шипением поднимались яркие ракеты, оставляя след из осыпающихся искр. Они трещали и разрывались, раскрываясь в удивительные цветы из красного и желтого пламени. Зрители по берегам реки ахали от изумления и радостно кричали.

Внизу, в тенях между блестящими башнями, эфир вел себя странно.

Небольшой поток змеился по земле, направляясь в темный переулок подальше от ликующей толпы. Нисса спустилась поближе и направила внимание на травы, настойчиво пробивающиеся к солнцу через трещины в мостовой. Переулок тут же покрылся ковром из ночных цветов.

Струйки эфира стекались сюда из дальних уголков города, из небесной дали, из слепящей бесконечности далеко за пределами Каладеша. Энергия перемешивалась, сжималась, потом раскрылась облаком синих цветов — утреннее небо, вода в лагуне, горные вершины, ледник в океане, глаза младенца. Дыхание мира, новая, молодая звезда, бьющаяся быстро, яростно и ровно.

Края облака потемнели и затвердели.

Треск разрядов внутри утих, превратившись в едва слышное шипение.

Эфирид посмотрел на свои руки, потом на цветы Ниссы.

— Здравствуй, дитя. Добро пожаловать в мир.

Она не знала, поймет ли новорожденный вибрации корней и листьев.

Эфирид протянул руки к цветку, как к пламени свечи. В шипении энергии появились узоры, спонтанные и странно знакомые.

— Т-ты. Ты? У тебя есть запах. Ты пахнешь... пахнешь флердоранжем, — эфирид замолчал, мысли-импульсы молниями расходились по его рукам и ногам. — Что такое флердоранж?

Головокружительные воспоминания нахлынули на Ниссу.

— У тебя впереди удивительное приключение, — сказала она эфириду.

Тот на мгновение задумался и спросил:

— Что мне делать?

Что бы делала она, если бы начала с начала? Если бы не вздрагивала от света, звука и прикосновений, не общалась бы жестами и движениями, непонятными и отталкивающими остальных?

Как объяснить этому новому созданию, что нужно смеяться и плакать без стеснения и сожалений; петь звездам и воде — или просто никому; любить не сдерживаясь и не оглядываясь; ценить каждое мгновение рядом с любимыми; прощать тех, кто сожалеет; танцевать, когда тебя ведет музыка; наслаждаться долгим молчанием в теплой компании; приветствовать каждый новый рассвет и каждое новое лицо мыслью «меня ждет приключение»; быть храбрым, добрым и доверчивым, как...

...как Чандра.

Эфирид, мерцая, ждал. Но какой ему был толк от ее рассуждений?

— Не бойся следовать зову сердца, — сказала Нисса.

— А почему это может быть страшно?

В другой части Гирапура, в сгущающихся сумерках, от ее тела раздался смешок.

— Пусть на этот вопрос для тебя не будет ответа.

Из дальнего конца переулка донеслись вибрации — она чувствовала их через тонкую сеть своих корней. Новорожденный эфирид повернулся в их сторону.

— Есть другие, такие же, как я!

Эфириды окружили его, поставили на еще непослушные ноги, обняли. Переулок наполнился приветствиями, вибрациями ароматов и бесцветной энергии; каждый эфирид передавал остальным свою симпатию. — Тебя ждали, тебя любят, впереди чудесные дни, и ты как раз вовремя, чтобы их увидеть!

Все вместе, они начали уходить, общаясь ртутными вспышками мыслей. В конце переулка юный эфирид обернулся и посмотрел на цветы.

— У тебя... у тебя... — он наклонил голову, пытаясь уловить непослушную мысль. — У тебя чудесные глаза, дорогая.

Немного знакомый смех зазвенел в воздухе.

БАМ!

Ниссу выдернуло обратно в ее тело.

На нее свалилась Чандра. Голова упала на плечо эльфийки, медные волосы щекотали ей нос, и пиромантка размеренно дышала, приоткрыв рот. Изо рта на рукав стекала тонкая струйка слюны.

Нисса надеялась, что это произойдет. Чандре нужно было выспаться. Для медитаций еще будет время. Может быть, погрузившись в сон на волнах реки, она затушит пламя своих кошмаров. А если нет, то Нисса будет рядом, готовая помочь.

Но так сидеть было неудобно. Рука у нее уже затекла.

Нисса осторожно приподняла легкую как перышко Чандру и переложила, устроив голову у себя на коленях. Чандра заворочалась, повернулась на бок и свернулась калачиком, прижав колени к груди, а руки положив под голову. Потом ее рот вновь приоткрылся, и на платформе раздался оглушительный храп.

Каладеш праздновал перерождение громкой музыкой, цветами и светом, тысячами разновидностей угощения. На площадях и в парках горели костры, и ярко раскрашенные танцоры отбрасывали длинные тени. Пересекая мосты, люди высыпали в реку Виндай цветные порошки, превращая ее в воды в завихрения радуги. Улицы были полны горожан, двигающихся вместе, приветствующих друг друга смехом и криками ликования, слезами, раскрытыми объятьями и прощением.

Под тихим ночным небом Нисса охраняла сон Чандры.

Так было правильно.

Сюжет выпуска «Эфирный Бунт»
Сюжет выпуска «Каладеш»
Описание planeswalker-а: Чандра Налаар
Описание planeswalker-а: Гидеон Джура
Описание planeswalker-а: Нисса Ревейн
Описание planeswalker-а: Джейс Белерен
Описание planeswalker-а: Лилиана Весс
Описание planeswalker-а: Златогривый Аджани
Описание мира: Каладеш