Не склонившая головы, часть 2
Вивьен проснулась с жестяным привкусом во рту. Он густой жижей обволакивал изнутри щеки, прятался под языком. Охотница провела кончиком языка по зубам и на месте двух из них обнаружила пустоту, а от третьего остался сломанный осколок. Она скривилась. Было слишком ярко, и воздух здесь был не жарким, но теплым, как чрево только что забитой коровы; маслянистый, влажный, с густым звериным запахом.
Рука, вцепившаяся в ее волосы, потянула голову назад.
— Я думал, ты умрешь, не приходя в сознание, — раздался приторный голос барона. Его фигура появилась у охотницы перед глазами: костюм из дорогого бархата, белая, словно восковая, кожа. — Это было бы крайне неудобно.
— Что ты... — Вивьен сплюнула кровь. Слова давались ей с трудом, слоги слипались в неповоротливые жирные комки, незнакомые и чужеродные. Она чувствовала вкус меди. — Что ты сделал?..
— Взял тебя в плен, очевидно, — к ней медленно вернулась четкость зрения. Появились подробности: глубокие, впалые глазницы барона, его массивный нос, совсем не подходящий к узкому волчьему лицу. — Мы забрали твой лук.
Она рванулась вперед, не успев ничего подумать, не успев даже оценить свое состояние: кандалы на запястьях; боль, пронизывающая подвешенное тело; потерявшие чувствительность ступни; веревки, впившиеся в лодыжки. Рука, державшая ее за волосы, дернула еще раз — на этот раз более резко и жестоко, — и Вивьен протестующе завыла.
— Это весьма любопытное устройство, — барон спрятал ладони в своих широких рукавах. Даже мельчайшие манерные жесты у него были наигранными, не более искренними, чем улыбка на парафиново-бледном лице. Вивьен забилась в своих узах, зашипела. — Почему он до сих пор не убил тебя? Мы многое испробовали. Один раз появился медведь. Он прожил всего несколько секунд, но этого времени ему хватило, чтобы прикончить нескольких стражников.
Барон ходил вокруг нее кругами, слегка наклонив голову. Наконец, на третьем круге, он взял ее за подбородок. Его пальцы впились туда, где сходились челюсти, повернулись, словно ключи, и барон заставил ее открыть рот. Он посмотрел ей в зубы, будто скаковой лошади.
— Что ты такое?
Вивьен обожгла его яростным взглядом.
— Очевидно, что ты не дух природы. Не божество. Ты выглядишь совсем как человек, — его голос стал тише. — Может быть, ты мироходец? У нас такие бывали. Но если это так, мадемуазель, то ты удивительно небрежна. Никаких защитных заклинаний, никаких запасных путей — только вперед! Кувалда без руки мастера.
Барон отпустил Вивьен.
— Если ты собираешься мне угрожать, то, полагаю, мы добрались до естественной паузы в монологе. Именно в этот момент обычно начинается обмен взаимными оскорблениями. Понимаю, что могу показаться тебе нахальным, но очень надеюсь, что ты не будешь тянуть время. У меня к тебе много вопросов.
Потолок комнаты... камеры, — мысленно поправилась Вивьен, заметив, что в помещении нет окон и звуки снаружи в него не проходят, — был низким, белые стены казались монолитными. Одна входная дверь и больше ничего. Охотница уже достаточно хорошо воспринимала мир, чтобы наблюдать и анализировать, делать выводы — и эти выводы оказались неутешительными. Похоже, что ее захватчики были весьма предусмотрительны.
— Верни его.
— Что?
Вивьен облизала сухие губы, но лучше ей от этого не стало.
— Верни звериный лук.
— Нет, — отрезал барон, и охотница почувствовала его дыхание на щеке. Из-за спины вышел второй вампир, и она сумела его как следует рассмотреть. На нем были кузнечные рукавицы, в руках — инструменты палача. Широкая грудь, но тонкие, журавлиные ноги; весь скрученный, как умирающее дерево, — он казался нелепой карикатурой, но от этого не становился менее опасным. — Нет, не отдам. А теперь скажи мне, что ты такое.
Вивьен снова злобно взглянула на него.
— Хочешь сыграть со мной в эту игру? Хорошо. Не говори мне, что ты такое. Расскажи о зверином луке. Как он работает? Мы уже смогли призвать медведя. Но змей... Я рассказал тебе о змее? Змей сдох. Он появился на свет недвижимый и негодный, а через несколько мгновений рассыпался.
За спиной барона палач возился с разложенными на бордовой ткани серебряными инструментами, и от его аккуратной дотошности становилось не по себе.
Вивьен поежилась. Прожорливый вурм жил в ее ранних воспоминаниях — это был триумф ее юности и, хотя она не питала особенной привязанности к этому обитателю своего колчана, вурм напоминал ей о лучших временах.
— Скалла...
— Ты уже произносила это слово. Теперь я вспомнил. «Мертвецы Скаллы», — взгляд барона ожил, разгорелся внимательным любопытством ученого. — Вот что ты такое? Тень, порабощающая тени? Пленившая историю целого мира?
— Верни звериный лук.
Он хрипло и неприятно усмехнулся:
— Нет. Забудь.
Барон Вернота возвращался еще дважды, и дважды после этого, каждый раз расспрашивая о происхождении обитателей звериного лука и об удивительной истории Скаллы, и каждый раз, не получая ответов, он все больше и больше распалялся. Попавший в чужие руки звериный лук не жаловал захватчиков: артефакт уже прикончил нескольких помощников барона, и от них остались лишь лужи черной жижи, медленно впитывавшейся в плитки пола.
— Как он работает?
Вивьен молчала. Барон был необычайно умен. Пытки, как Вивьен их понимала, были математикой ножей и точных разрезов, но для барона столь примитивный подход служил только началом. У него были и другие, более изощренные методы истязать ее — мучения, не оставлявшие шрамов на теле.
— Как он работает?
Каждый раз, когда барон задавал этот вопрос, его магия проникала в тело Вивьен и заставляла вскипать кровь в ее венах. Медленно. Но мироходка лишь смеялась над обжигающим огнем в жилах. Это было ничто по сравнению с тем, что сделал Никол Болас. Как бы ни пытал ее барон магией, клещами и скальпелем, чего бы он ни делал, он никак не мог зацепиться, не мог найти места, не очерствевшего после гибели Скаллы в огне Боласа.
Вивьен осыпала барона проклятьями и хохотала над его яростью.
Все время, пока Вивьен мучили, рядом с бароном были целительницы — облаченные в перламутровые рясы монашки с зашитыми золотыми нитями ртами. Всякий раз, когда барон заканчивал, их ворожба и сутры возвращали охотницу назад, к рассудку. Не разжимая губ, они гудели заклинания, и это напоминало Вивьен ночной стрекот сверчков.
Когда барон уставал, когда пытки надоедали ему, монашки приходили, чтобы вымыть ее, накормить пресными лепешками и овощной похлебкой и напоить дождевой водой — такой холодной, что она обжигала язык.
Вивьен стала отмерять время по этим событиям: часы и минуты заменил скрип двери, шуршание ткани по каменному полу, скольжение ножа по ткани.
— Как он работает?
Вивьен смерила барона взглядом одного глаза. Второй не открывался из-за синяка.
— Верни звериный лук, или умрешь от моей руки, захлебываясь собственными воплями.
Больше он не приходил. Зато в последний раз пришли монашки. На этот раз они принесли длинные отполированные шкатулки из ореха, наполненные ароматными цветами. Из шкатулок появились на свет комплект белья и сорочка, простое платье и накладной воротник. Вивьен вымыли, избавили от въевшейся в тело одежды — та так затвердела от засохшей крови, что манжеты пришлось пилить ножовкой. Ее причесали и вплели в волосы сушеные гиацинты.
Монашки проделывали все манипуляции безмолвно, ни единым звуком не выдавая своих чувств. Их холодные пальцы касались мускулистых бедер охотницы, напряженных жил на шее — нежные даже тогда, когда снова и снова поливали ее кипящей водой с запахом лилий. Вивьен судорожно дергалась в их заботливых руках.
Когда монашки наконец закончили, они обрядили охотницу в скромный наряд цвета крыла плачущей горлицы. Поймав свое отражение в зеркале, Вивьен скривилась. Новое облачение делало ее меньше, слабее, ее силуэт размывался в складках мягкой, бесформенной одежды. Она напоминала кающуюся грешницу, пришедшую вымаливать прощение у церкви.
Это было отвратительно.
Но охотница ничего не сказала — она сохраняла молчание, пока монашки надевали ей на запястья филигранную цепь. Лица женщин оставались пустыми, расслабленными. «Их чем-то опоили», — подумала сперва охотница. Но, несмотря на безразличное поведение, взгляды монашек оставались ясными и острыми. «Автоматы», — решила тогда Вивьен.
Ее вели по лабиринтам коридоров, напоминавших какие-то заросшие грязью трущобы. Здесь не было и следа обычного для Луньо великолепия. Смрад соленой воды был таким густым, что его, казалось, можно потрогать рукой. Вивьен огляделась, оценивая обстановку. Повсюду были крысы, жирные личинки толщиной в палец, кроты и земляные черви — но никто из них не мог ей помочь. Крысы готовы были сожрать любого обитателя Луньо, но с такой же охотой сожрали бы и ее саму. Личинки и земляные черви были бесполезны, а кроты могли разве что обрушить потолок. Смирившись, Вивьен послушно побрела за монашками.
Очередной угол, очередной поворот. Землю сменил мрамор дворца, розово-золотистый и убранный алым шелком. Проход вел их наверх, вокруг горели свечи. Вивьен, подавившись, закашлялась от накатившего вдруг запаха ароматической смеси: масел розы, жасмина, примулы и иланг-иланга. Процессия остановилась перед закрытыми дверьми из розового дерева, по сторонам которых стояли двое широкоплечих стражников. Оба кое-как напялили камзолы и рубашки с оборками — слишком узкий крой, слишком тугие рукава, неуклюже завязанные под кадыком шейные платки. Луньо могла сколько угодно приукрашивать действительность, но с первого взгляда на этих громил становилось понятно, что это преступники из трущоб, бандиты до мозга своих не раз переломанных в драках костей. Они склонили головы, приветствуя монашек. Получилось не очень — было видно, что им привычнее махать кулаками.
Ни монашки, ни Вивьен ничего не сказали. Мужчины раскрыли двери, и мироходка прошла вовнутрь. К ее удивлению, за дверьми оказалась не камера — по крайней мере, не в привычном ее тюремном понимании. Вивьен бывала в часовнях, украшенных менее богато, и в ратушах, обставленных не столь изысканно. Комната была кричаще роскошной — роскошной до тошноты. Королевские покои с зеркалами и дорогим деревом, выложенный ониксом пол и золотые узоры.
В комнате охотница обнаружила круглый столик, ночной горшок, скромную кровать и стул, вырезанный в виде грифона. На столе стояла чаша с фруктами, столь яркими, словно их раскрасил художник, и фляга пряного вина.
За спиной Вивьен закрылась дверь.
Она снова была в ловушке.
Как и до этого, охотница вскоре потеряла счет времени. Пытки и последующее восстановление, по крайней мере, придавали какую-то упорядоченность ее дням. Теперь же у нее не было ничего — снаружи не доносилось ни звука, и она слышала только свои бесконечные шаги, хруст мясистых плодов на зубах и то, как сок капает на плитки пола. Казалось, что в бесконечной пустой тишине она слышит стук собственного сердца.
Дважды она измерила длину и ширину своих покоев, потом еще два раза — сперва шагами, а потом точной длиной своей стопы. Магия поддерживала комнату в идеальной чистоте, чаша с фруктами пополнялась сама собой. Вивьен экспериментировала. Она сложила яблочные огрызки и черенки от груш в ночной горшок — и чары забрали их прочь. Башмак и завиток волос охотницы остались на месте.
Мироходка продолжала шагать вперед и назад по комнате.
Все это было хуже, чем пытки, хуже даже, чем резня в колизее — это было хуже всего, кроме зрелища Никола Боласа, что поднялся в горящее небо и смеялся над обращающейся в пепел Скаллой. Здесь, в этой комнате, Вивьен вынуждена была возвращаться в эти минуты снова и снова. Даже сон не мог избавить ее от воспоминаний. Когда Вивьен засыпала, ей снилась Скалла.
Охотница не знала, сколько времени прошло до того момента, когда дверь наконец открылась, но, когда это произошло, она едва не лишилась чувств от радости перемен. У выхода стоял мужчина, один из стражников. Он нервно тянул себя за воротник, лицо раскраснелось и блестело от пота.
— Барон вас видеть желает, — в отличие от всех остальных, кого она встречала, у него был провинциальный говор, мягкий и округлый. Стражник сглотнул. — Он говорит, ему нужно кой-что важное у вас спросить.
— Передай ему, чтобы вернул звериный лук.
Мужчина пожал плечами.
— Передать-то я передам, да кто ж меня слушать будет. Мы люди маленькие. А барон сказал, что вы, мол, можете пойти, а можете тут остаться.
В этот момент смерть показалась ей более желанной, чем нескончаемая тоска. Вивьен стиснула зубы, не желая признавать горькую правду. Барон Вернота знал это, он понимал, что охотница не вынесет заточения в одиночестве. Сдавшись, Вивьен предавала саму себя, но она была сыта по горло этим местом. Она попробует воспользоваться предоставленной возможностью — а взамен барон может получить ее гордость.
— Хорошо.
— Добро пожаловать, мадемуазель Рейд.
Она моргала, ослепленная ярким светом. Ее привели в бальный зал: сводчатый потолок, мозаичные картины на стенах — золото, жемчуг и богатый пурпур там, где не поднимались от полированного пола до самой крыши широкие окна. Снаружи Вивьен видела океан, волны с серебристыми барашками.
Барон Вернота стоял в хирургическом халате и со скальпелем в руках перед монстрозавром, которого она видела на арене. Узкое лицо вампира закрывала маска. В зале присутствовал король Люкар — он поглядывал на барона без особого интереса. Короля окружала свита из придворных и министров: кто-то беседовал о государственных делах, кто-то через темные очки внимательно наблюдал за действиями вампира. Барон, ошеломленно поняла Вивьен, проводил не вскрытие, а вивисекцию. Монстрозавр был жив.
Впрочем, жизнь в его теле едва теплилась. В зале были расставлены зеркала, и тонкий расчет позволял зрителям наблюдать за процедурой с любого угла в мельчайших подробностях. Дрожали и гудели сложные механизмы разного размера, качались меха, крутились лебедки. С каждым их движением монстрозавр жалобно ревел. Монашки, латавшие до этого Вивьен, окружали жертву барона. Их рясы были запятнаны чем-то темным. Всякий раз, когда что-то рвалось в теле ящера, они спешили исправить повреждения; их магия струилась сверкающим золотом. Зрители бесстрастно наблюдали за мучениями, изредка награждая барона вежливыми аплодисментами. Вивисекция была скорее фоном для их вечера, темой для разговоров, способом отвлечься — и она была куда менее интересной, чем женщина, которую к ним привели.
Барон вытер руки о поданное девочкой полотенце и стянул маску; он улыбался Вивьен так, будто она собиралась преподнести ему по меньшей мере мешок золота. Будто они были старыми друзьями, росли при одном дворе, разделяли одни и те же стремления. Союзники, а не палач и жертва.
Постепенно в бальном зале установилась полная тишина. «Им не обязательно дышать», — вспомнила Вивьен. Ее враг зашагал к ней, а за ним следовала женщина с серебряной тачкой.
— Королева Теней! Буду с тобой честен. Мне не хватало твоего общества, но для нас, ученых, исследования — прежде всего. Как ты? Как твои дела? — барон оглянулся через плечо и кивнул своей помощнице; та кивнула в ответ. Улыбка лучезарно сияла на его лице. — Ты выглядишь значительно лучше, чем раньше. Тебе понравились фрукты?
— Звериный лук.
Их было слишком много, чтобы Вивьен могла что-то сделать. Слишком много луков, слишком много мечей, слишком много вариантов, когда что-то может пойти не так. Но само по себе это не было проблемой. Проблемой был зверь, лежавший посреди бального зала, сипло втягивающий воздух вспененной пастью, умирающий. Они шли на такие ухищрения, поддерживая в нем жизнь, но никто и пальцем не пошевелил, чтобы вылечить ему ногу. «Да и с чего бы им это делать? — горько подумала Вивьен. — Для них он удобнее таким — покалеченным, беспомощным, способным только дрожать всем телом от чудовищной боли».
— То слово, которое ты все время повторяешь. Скалла. Это твой родной мир, не так ли? — продолжил свою речь барон, сыто улыбаясь.
Вампир замолчал, помедлил мгновение.
— Была, — поправился он с ядом в голосе. — Была родным миром. Прошу прощения. Я ужасный невежда. Нельзя путать времена глагола, особенно, если речь идет о мертвых. Итак, Скалла была твоим родным миром, верно? До того, как ее обратили в прах.
Вивьен ничего не сказала.
А ты — последняя живая реликвия из своего мира. Тень, — барон вновь кивнул сопровождающей его женщине, на этот раз совсем коротко. Как выяснилось, это был условный знак. Женщина подкатила тачку ближе и откинула накрывавшую ее расшитую ткань цвета слоновой кости. Под тканью был ее звериный лук! Он весь был заляпан какой-то черной грязью, но он был цел — а рядом лежал опустошенный колчан.
— Знаешь, у меня есть дар проникать в суть вещей, не желающих раскрывать свои тайны. Но сейчас даже я удивился, насколько точно попал в цель. Ты — тень, мадемуазель Рейд. Призрак, несущий на спине своих мертвецов.
Вивьен сохраняла молчание. Глаза динозавра заливала кровь, она дошла уже до половины белка и сгущалась у границы радужки. Дыхание зверя было натужным, поверхностным. Со своего места Вивьен видела, что у него отбиты легкие — на бледно-розовых органах расцветала черная клякса.
— Но время тайн прошло. От Скаллы остались только трупы да пепел. Однако я хочу дать тебе выбор. Научи меня пользоваться своим оружием, и мы осыплем тебя славой, станем исполнять все твои желания. Мы сделаем из тебя королеву, и Скалла вновь возродится в этих залах.
Вивьен выдохнула.
— Хорошо. Но мне нужен звериный лук.
— Барон вздернул брови:
— И какие гарантии у меня будут, что ты не используешь его для побега?
— Никаких, — пожала плечами охотница. Она пыталась отвести взгляд от умирающей за спиной у барона рептилии, но не могла, и губы ее кривились в гримасе. — Но у тебя надо мной преимущество. Я здесь, не так ли?
Ответом ей было молчание.
— У звериного лука есть... . уникальный механизм, — Вивьен росла охотницей, и она знала — как знала пути миграции птиц и повадки горностая, — когда она привлекла внимание добычи. Барон, несмотря на всю свою уравновешенность, свое сдержанное выражение лица, свое демонстративное безразличие, ловил каждое слово мироходки. — В момент смерти существа он впитывает в себя образ умирающего и навсегда сохраняет в своих волокнах.
Пока Вивьен объясняла, барон успел повернуться и жестом подозвать свою армаду помощников.
— По твоим словам выходит, что это достаточно просто.
— Просто — если это делаю я.
— Что, прости? — замер барон.
— Ты можешь стараться сколько угодно, но ритуал работает, только если его провожу я.
— Вот как? — барон, не обращая внимания на обращенные на него нетерпеливые взгляды, сцепил руки за спиной. Он развернулся на пятках — медленное движение, выверенное и грациозное, — и зашагал к Вивьен. — В самом деле? Любопытное заявление.
Вивьен пожала плечами, негромко лязгнула цепь у нее на руках.
— Звериный лук принадлежит мне. Пользоваться им могут только шаманы Скаллы. Он сделан специально для меня, подогнан под мою руку. Можешь сколько угодно пытаться, но только лишь пострадаешь из-за своего безрассудства.
Это не было ложью. По крайней мере, не до конца. Истина, возможно, была вплетена в обугленные кости всех, кого Вивьен знала и любила, — ну и что с того? Разве Вивьен обязана вдаваться в нюансы перед бароном, разве должна препарировать истину и выкладывать на его операционный стол? История повернулась так, что лук вполне мог быть действительно сделанным для нее. Из всех, кто претендовал на этот артефакт, она единственная осталась в живых.
— А что, если я не поверю тебе? Что, если захочу разобраться сам?
— Тогда твои слуги продолжат умирать, — Вивьен облизала обожженные губы, провела языком по зубам. — Ты знаешь, что я говорю правду, барон. Ты видел, какую цену приходится платить за упрямство. Хочешь рискнуть еще раз, барон? Сколько пройдет недель, прежде чем тебе доставят очередной образец? Сколько возможностей сбежать ты мне еще дашь?
В повисшей тишине послышался чей-то смешок. Охотница подняла глаза и успела увидеть, как меняется выражение лица барона: его маска невозмутимости слетела — на крохотную долю секунды, на мгновение столь короткое, что Вивьен не заметила бы, если бы не смотрела, — и уступила место чему-то, напоминающему ярость. Поспешно заулыбавшись, вампир залатал брешь в своей обороне, но Вивьен увидела достаточно: теперь она знала, что пустила ему кровь.
Она широко улыбнулась:
— Мы оба — заложники ситуации, барон. У меня выбор небогат — но у тебя тоже.
Барон издал раздраженный горловой звук. Он ледяным взглядом смерил Вивьен от макушки до ступней в шлепанцах, но охотница встретила его безмолвным и выжидающим вызовом. Она держала его на прицеле. Барон знал это, знала и мироходка. Она наклонилась к его уху — охотница на добрых пять дюймов превосходила его ростом и настолько же шире была в плечах. За ними вновь застонал монстрозавр — смерть уже качала в своих утешающих руках его тело, которое давным-давно должно было оказаться в могиле.
— Знаешь, чему учишься, когда твой мир умирает у тебя на глазах, барон? — проговорила Вивьен, понизив голос. — Когда видишь, как всех, кого ты знала и любила, пожирает огонь? Когда память об этом остается с тобой навсегда? Ты знаешь, что это делает с человеком?
На этот раз промолчать пришел черед барона. Было видно, как он закусил щеки. Вивьен задавалась вопросом — слушают ли их собравшиеся. Ей не раз доводилось выслушивать слухи и сплетни о том, какие таланты дает вампиризм, и «нечеловечески острые чувства» фигурировали в каждой из этих историй. Судя по стоявшей в зале тишине, эта часть историй была совершенно правдивой. Тишина была знающей, самодовольной, снисходительной — ограненной из тех же алмазов, что украшали горло короля Люкара, и она демонстрировала эти качества, как довольная кошка.
Вивьен надеялась, что она права. Превыше всего в Луньо ценили драматургию — кого бы в итоге ни пронзили насквозь в развязке. Зрителей устраивал любой исход, если ему предшествовало увлекательное представление. И Вивьен собиралась использовать эту жадность до зрелищ. Она улыбнулась еще шире.
— Ты учишься понимать, что есть вещи страшнее смерти, страшнее пытки, страшнее любых кошмаров, которые один смертный может устроить другому. Ты меня не пугаешь, — охотница пробежалась пальцами вверх по его груди и для эффектности щелкнула барона по носу. Тут же тишину сменил громогласный хохот зрителей. — Но, кажется, я пугаю тебя.
— А мне кажется, что столько допущений могут пагубно отразиться на твоем здоровье, мадемуазель, — прорычал барон сквозь стиснутые зубы.
— Нет, — Вивьен бросила взгляд на короля Люкара, который, давно забыв про разговоры, выпрямился в своем кресле и с алчным интересом наблюдал за происходящим. Встретившись с ней глазами, он сделал жест одной из своих служанок. Та кивнула и, обходя столпившихся придворных, поспешила к тележке с хрустальными графинами и изящными винными бокалами. Там служанка наполнила бокал чем-то медовым и почти черным; свет, проходящий через призму напитка, разбивался на разноцветные лучи. С бокалом в руке женщина направилась обратно, в сторону Вивьен, и охотница испустила короткий, низкий смешок.
— Нет, я так не думаю.
