Не склонившая головы, часть 1
— Вы и с рыбами умеете говорить, мадемуазель? Вашим талантам поистине несть числа.
Мурены юркнули в глубину, услышав голос — мягкий юношеский баритон, еще не успевший сломаться. Впрочем, ему это и не грозило. Вивьен смерила подошедшего пристальным взглядом, подмечая его мрачное выражение лица, по-мальчишески нежные губы и сухое, бескровное тело. Вампиры не старели — ни внешне, ни внутренне.
Охотница поднялась на ноги. Она была высокой и смуглой женщиной, крепко сложенной, так что иной трубадур мог бы счесть ее сохранявшим инкогнито рыцарем. Темные волосы были завязаны в прагматичный конский хвост. Ее, пожалуй, можно было назвать красивой, — но те, кто с ней встречался, не спешили рассыпаться в комплиментах, обращая внимание скорее на воинственный характер и холодную сталь во взгляде внимательных глаз.
Морские волны бились о борт корабля, рассыпаясь бриллиантово-сверкающими брызгами.
— Я говорю с рыбами точно так же, как с динозаврами, — Вивьен поправила звериный лук, даже через камзол чувствуя исходящее от рукояти тепло. Фредерик, вызвавшийся сопровождать ее вампир-ловчий, целую ночь и добрую часть утра провел в уговорах, пытаясь убедить ее спрятать оружие — завернуть в промасленную бумагу, сберечь от разрушительного действия соленого морского воздуха.
Но Вивьен отказалась. Она скорее позволила бы заживо содрать с себя кожу, нежели рассталась бы со своей реликвией — изогнутым и блестящим луком из одетой в серебро сердцевины дерева. Это была последняя частица Скаллы, если не считать ее собственного тела из плоти и крови.
— То есть, вы хотите сказать, что вам известны их наречия, вы различаете их улыбки и способны постичь смысл их исконных сказаний? — Фредерик широко улыбнулся, будто ожидая награды за свои слова. От него пахло кровью, соленой водой и ладаном — мясник в церкви; даже после нескольких дней в его компании Вивьен заметно напрягалась, когда он был рядом.
— Я хочу сказать, что не «разговариваю» с рыбами.
Одна из мурен подплыла к поверхности и высунулась из воды, вопросительно взглянув на охотницу. Ее агатовый глаз перерезал пополам прямоугольный зрачок — подвижный, похожий на козий. Но рыба тут же вильнула хвостом и ушла на дно, испугавшись рева драгоценного корабельного груза — пойманного молодого бронтодона. Динозавр не помещался в своей клетке. Голова на длинной шее и хвост торчали из люков по бортам корабля, и зверя донимали чайки и рыбы-большероты. Насколько понимала Вивьен, за все плавание динозавр так ни разу и не заснул — час за часом он только стонал и ревел, никак не затихая.
— Но с динозаврами вы разговариваете? — вампир со сладострастной улыбкой приподнял брови. На палубе за его спиной матросы, столпившись у борта и распихивая друг друга локтями, гомонили, перекрикивали друг друга на красочном креольском; он так изобиловал жаргоном и залихватскими оборотами, что Вивьен разбирала хорошо если одно слово из восьми. Но их возбуждение в переводе не нуждалось. Дом был уже на горизонте.
Охотница нагнулась и выудила из ведра последний плод — аппетитная мякоть сочилась каплями, сладкими, как гречишный мед. Она бросила фрукт бронтодону. Динозавр щелкнул зубами, схватив плод в полете, а вместе с ним поймал и потрепанную птицу, пытавшуюся стащить его законную добычу. Он понуро взглянул на Вивьен и в который раз издал унылый протяжный звук.
— Нет.
— Но как тогда объяснить то, что мы видели? Как объяснить, что вы стояли, исполненная величия, протянув руку к чудовищному зверю? Целая экспедиция из Луньо с трудом может изловить одного-единственного ящера. Но вы... вы справляетесь с ними в одиночку. Вы либо необычайно талантливы, мадемуазель, либо искушены в магии, либо и то, и другое! — Фредерик многозначительно поднял палец и замер с улыбкой предвкушения на губах.
К большому сожалению для вампира, Вивьен давно не обращала на него внимания.
— Я надеюсь, бронтодону окажут медицинскую помощь?
— Им, как и всеми новыми образцами, займутся лучшие специалисты Королевского Зверинца, — Фредерик приложил ладонь к груди и низко поклонился.
Заметив, как он воздержался от прямого ответа и как слащаво улыбался, Вивьен скривилась; впрочем, если бы он спросил, гримасу легко можно списать на ветер. Она уже успела устать от жеманных улыбочек, неявных намеков, множества скрытых смыслов и бесчисленного количества нюансов в каждом слове Фредерика.
Уже не в первый раз мироходка пожалела о своем решении. Надо было просто выкинуть их из джунглей. Но Фредерик, хоть и напыщенный, но с большой охотой отвечавший на вопросы, сумел увлечь ее историями о Королевском Зверинце — месте, достойном легенд, и столь огромном, что там за золотыми прутьями умещались целые экосистемы. Что это было за собрание редкостей! Какие сокровища там хранились! Вивьен за всю свою жизнь не увидеть ничего подобного.
Она подняла ведро и повесила на согнутую руку, вытерев пальцы о штаны. К кораблю уже подплывали ялики, жемчужные, как стены Луньо вдали, и моряки с хохотом затянули разухабистую песню — в ней говорилось о супружестве, супругах и презатейливых способах взаимодействия между оными. Фредерик оглянулся через плечо, потом повернулся к ней с такой же фальшивой улыбкой, как и последовавшие за этим слова:
— Прошу прощения за свою команду.
— Ничего-ничего, все в порядке, — ответила Вивьен. — Именно такого я и ожидаю от цивилизованных людей.
Луньо, столице с ее запутанными переулками и вычурными балкончиками, понадобилось ровно двадцать минут, чтобы обратить свои витражные глаза на Вивьен, и еще десять, чтобы решить, что мироходка не стоит ее внимания. Вивьен тянула за волосы лежащего ничком юношу-карманника, пока его тощая шея не выгнулась так, что он едва мог дышать и с хрипом втягивал воздух. Тогда и только тогда охотница наклонилась и проговорила ему в ухо сквозь стиснутые зубы:
— Мы друг друга поняли?
Карманник проскрипел ей в ответ, как скрипят петли тяжелого ржавого замка:
— Смилуйтесь, госпожа... Примите чашу моей крови во искупление.
Вивьен дернула сильнее. Плечи карманника так вывернулись, что, казалось, вот-вот сойдутся вместе. Луньо уже наскучило это зрелище, и жизнь в городе текла своим неторопливым чередом. Портовые работники и моряки из числа вампиров вели беседы с людьми, рыбачками в белых фартуках, потрошившими у воды исполинских осетров. Каждая не уступала Вивьен ни ростом, ни силой. На мольбы карманника не обращал внимания никто, кроме Фредерика, да и тот, казалось, лишь слегка заинтересовался происходящим, глядя на бедолагу со своей обычной полуулыбкой.
— Что он такое несет? — от слабого морского ветерка кожа Вивьен покрылась мурашками.
Фредерик присел на корточки и взял карманника за подбородок одетой в перчатку рукой. В другой руке заблестел кортик.
— Это валюта в Луньо, мадемуазель.
Вивьен, широко раскрыв глаза от изумления, ослабила хватку, но ее колено все еще упиралось воришке между лопаток. Она бросила взгляд на оружие, которое рукоятью вперед протягивал ей вампир.
— И что ты предлагаешь мне с этим делать?
— Вы разве не слышали юношу? — издал веселый смешок Фредерик. — Он предлагает вам чашу крови, и...
— Что он сказал, я слышала, — прошипела Вивьен. — Что ты предлагаешь мне делать с его кровью?
— Полагаю, это зависит от текущего обменного курса. Впрочем, я уверен, что вы сможете позволить себе по меньшей мере обновить гардероб. В вашем простонародном стиле есть свое очарование. Но, я полагаю, члены правящей династии будут польщены, если ради них вы перемените платье, — он провел своим мясистым алым языком по зубам, и Вивьен невольно подумала о пиявке, так насосавшейся крови, что теперь она блестит красным, как невысохшая краска. — Или, если вам не чужда щедрость, вы могли бы отдать его мне. Церковь благосклонно относится к использованию преступных элементов.
Мироходка сердито отбросила кортик в сторону.
— Нет.
— Смилуйтесь, госпожа, — карманник ловил ртом воздух и шумно дышал, как собака, забытая на пороге смерти. — Смилуйтесь. Я просто хотел уплыть из Луньо.
— Уплыть из Луньо? — Фредерик отпустил подбородок карманника и встал. Его силуэт вырисовывался в тусклом лунном свете, заливавшем переулки. Проходящая мимо стайка монашек остановилась, чтобы поглазеть. Края их переливающихся перламутром ряс были отделаны золотом. — И что же ты будешь делать, когда покинешь остров? Пойдешь в Бравый Союз? Эти головорезы берут к себе только самых умелых моряков. Может быть, ты хочешь отыскать город, которому Церковь еще не принесла свет цивилизации? Что ж, такие бывают. Но там тебе придется работать. Ты не сможешь платить за пропитание и крышу над головой рубиновыми каплями из своих жил. Нет, месье. Ты не уплывешь из Луньо. Для тебя нет места за этими...
Вивьен подняла голос, чтобы перебить Фредерика, — она не срывалась на крик или на визг, но ясно дала понять, что сыта по горло разглагольствованиями вампира. Начиная говорить, она встала, погладив пальцами звериный лук. Карманнику хватило ума не подниматься.
— Будь я другой, более циничной женщиной, я решила бы, что ты хочешь запугать этого мальчонку, чтобы он смирился со своей судьбой племенной скотины. Решила бы, что Луньо, — красивая, как новенькая монета, — на самом деле всего лишь разукрашенная скотобойня.
— Вы раните меня, мадемуазель, — его властность исчезала, словно жир таял на горячем языке. На ее место возвращалось лукавство — с мерзким привкусом пошлой развязности. — Луньо никак нельзя назвать бойней. Придорожной таверной — еще куда ни шло.
— А платят в этой таверне кровью.
— Станете ли вы так же презирать льва? Оскорбит ли вас тот факт, что он не желает есть пшено, предпочитая лакомиться плотью ягненка? Ритуал Искупления не проходит без последствий. Мы пьем кровь, потому что не можем иначе. Но мы не ведем себя как варвары, — Фредерик наклонил голову. Ветер играл его уложенными локонами. — Стакан здесь, глоток там. Мы не допускаем гибели смертных горожан. У нас, знаете ли, есть расписание.
Вампир обиженно надул губы. Вивьен едва не стошнило от его вида.
— Что же касается юноши, — со вздохом продолжил Фредерик, — то тут я признаю, что допустил оплошность. Однако Легион Заката заботится о благоденствии Иксалана. Здесь, в Луньо, у нас есть специальные заведения для таких, как этот воришка. Но остальному миру повезло меньше, а что за народом мы были бы, если бы не исполняли свой долг по защите этих земель?
— Ну а бронтодон? И мириады других зверей, которых вы через океан свозили в Луньо? Это все для каких целей? — Вивьен ткнула воришку концом своего звериного лука.
— Беги, — прошептала она, и мальчик пустился наутек по пристани и скрылся среди домов Луньо, бледных, светлых, словно молочные сливки.
— Для целей сохранения, мадемуазель. Никто не знает, когда тому или иному виду вздумается вымереть. Иксалан — суровое место, не прощающее ошибок.
Снова эта улыбка. Словно они с ним сообщники по какому-то добродушному обману.
— Но прошу вас! Мы потеряли уже достаточно времени, а чудеса Луньо не описать словами. Позвольте мне показать вам наш город, и тогда вы начнете понимать, как неправы были, столь низко о нас отзываясь.
Вивьен сидела и молчала, а Фредерик рассыпался в похвалах Луньо, горячо жестикулируя и превознося величие и всей страны, и ее одноименной столицы. Не жалея восторженных эпитетов, он вещал о блистательной чете правителей, об их добродетелях и о счастливой звезде, осиявшей столь славный союз. Затем он перешел к перечислению их свершений, время от времени перемежая их новыми комплиментами.
«Все это, — подумала про себя Вивьен, — смотрится довольно нелепо».
Здесь цветущий лотос обвивал изящные балюстрады, сады, словно жадные руки ненасытного любовника, окружали стройные башни, а на деревьях неярко мерцали дивные соцветия, и все это было ужасно некстати. Красота лишь подчеркивала отвращение, которое испытывала охотница к островитянам. В воздухе воняло бесстыдной невоздержанностью. Луньо была шедевром — и воплощением высокомерия; от всех ее чудес тянуло обманом. Дома тут возводили из белого мрамора, и всюду, куда ни падал взгляд Вивьен, она видела уютные кафе, музеи или роскошные витрины, где красовались богатые наряды и высокие парики. Луньо словно стала чей-то воплощенной мечтой об идеальном городе — чистом, культурном и лишенном всего приземленного, вроде мясницких лавок, прилавков с хлебом или стражников, шагающих по потрескавшейся брусчатке улиц. И только лишь на самом краю, лишь там, куда Луньо могла спрятать эти лишаи на своем теле, — в темных переулках или глухих углах — Вивьен видела настоящую жизнь и труд живых людей.
Если и была здесь настоящая красота, то она забита, задушена и задавлена по прихоти неживых городских обитателей.
Но Вивьен не делилась со спутником своими размышлениями — она держалась пальцами за тетиву звериного лука и бесстрастно улыбалась, а вампир воспринимал это как приглашение продолжать.
— На что похоже место, откуда вы явились? — Фредерик провел пальцем по кости под смуглой кожей запястья Вивьен — движением таким же выверенным, каким он поправлял складки своего кружевного жабо. Потом он перевернул ее ладонь тыльной стороной вниз. Его пальцы скользили по дорожкам ее вен, а за окошком их кареты красовалась залитая лунным светом, призрачная Луньо.
Вивьен старалась не думать о рогатом силуэте, возвышавшемся на фоне небес, старалась не думать о криках, о звуке, с которым лопается от жара плавящаяся кожа, и о том, как беззвучно все стало, когда ее мир сгорел в белом огне. Она старалась не думать о пламени.
— Там было прекрасно, — прошептала она.
Карета катилась дальше.
Вивьен считала тела на стене, пока не начала сбиваться, и тогда она начала проговаривать цифры вслух, словно какую-то молитву. В какой-то ужасный момент мироходка начала понимать Никола Боласа, гибель Скаллы и разрушение всего, что она знала и любила.
Здесь, в окружении сотен трупов вымерших зверей, среди туш на проволочных каркасах, среди выскобленных от жира и укрепленных зельями таксидермиста чучел, в блеске навощенного меха и золотых стен зала, Вивьен хотела лишь одного: чтобы все это исчезло.
— Бесподобно, верно? — Фредерик вновь цепко взял ее за локоть, сомкнув пальцы вокруг сустава. — Зал Сокровищ — храм сам по себе, место для поклонения миру природы.
Вивьен высвободила руку из его хватки.
— Ваше представление о демонстрации почтения очень отличается от моего.
— Это вполне естественно. Мы — создания разных миров, — мимо вампира и охотницы проходили дворяне со свитой, изнеженные и нелепые в своих высоких париках, целых башнях из волос, заплетенных в странные, неуклюжие конструкции. — И это делает нашу жизнь такой прекрасной.
— Так вы считаете, что красоту нужно пришпиливать к стене?
— Нет, конечно же, нет, — Фредерик облизал губы. — Лучше, если она останется живой, обрамленной в чудесную филигрань. Я помню, как нам привезли пару монстрозавров, ожидающих кладки. Как мы тогда радовались! Большое... событие, скажем так. И они оказались весьма благодарными гостями Королевского Зверинца! Некоторые звери просто ложатся и умирают, не показывая ничего интересного. Но эта парочка оказалась настоящими актерами. Такая помпезность! Впрочем, самец оказался совсем не таким крепким, как его подружка. Он быстро пал, а она последовала за ним — и зрелище ее смерти было столь душераздирающим, что историю о ней обессмертили в манускрипте.
Вивьен изо всех сил сдерживала ярость.
— Покажи мне другие места в Луньо.
Ароматный двор оправдывал свое прозвище: аристократы обильно поливали себя амброй и розовой водой, рыцарство предпочитало пудру из соли, мускуса и фимиама. Даже от одетых в хлопок просителей и слуг в растрепанных париках несло пахучей пудрой. От неумеренного использования их кожа в голубом вечернем свете казалась перламутровой.
Вивьен прижала к лицу носовой платок — и едва не задохнулась от его запаха. Давясь кашлем, она смяла платок в руках и поняла — слишком поздно, — что по краям в ткани была зашита ароматическая смесь. В Луньо не было ничего святого. И ничего естественного.
Мадемуазель Рейд, у вас все хорошо? — Фредерик протянул ей руку. За те полчаса, что они провели порознь, он нашел время сменить свой наряд ловчего на куда более пышный костюм. Оборки и подбитые штаны из полос лилового и сливочно-белого бархата делали его силуэт похожим на луковицу.
— Я в порядке, — она взяла его под руку, складывая и убирая носовой платок. — Должно быть, меня просто ошеломили красоты твоей родины.
— В таком случае не посмею вас отвлекать. Луньо достойна поклонения. Во всем Иксалане нет другого такого места, — он наклонился поближе и прошептал заговорщицким тоном: — Вернотский барон верит, что среди ящеров, на которых мы охотимся, есть настоящие гиганты. Боги. Существа столь исполинские, что слова не могут этого описать. Настанет день, когда мы заключим их в Королевском Зверинце, и тогда всем историкам придется признать, что нашему городу нет и не было равных.
— Понимаю...
Фредерик фыркнул. Краска залила его щеки. Не красная — красный был чуждым ему цветом жизни, — но бирюзовая, напомнившая Вивьен об обглоданном крабами утопленнике, которого однажды выбросило к ее ногам море.
— О, мадемуазель. Уверен, вы думаете, что мой патриотизм лишен оснований, но вы же видели Королевский Зверинец. Вы должны понять!
Охотница почувствовала, как от гнева ее начинает бить дрожь. Звериный лук словно стучался ей в спину, и на какое-то мгновение Вивьен охватило его чувство ненасытного голода. Лук хотел, чтобы Вивьен натянула его... нет, она сама хотела натянуть его и поразить самое сердце Луньо. Звериный лук ненавидел это место. Вивьен знала — как дуб и ольха знают, в какой день весны просыпаться ото сна, как огонь знает, где искать жир в чужой плоти, — что не сможет покинуть Луньо. Вместе они сделают так, чтобы города не стало.
Но потом.
Не сейчас.
Нужно было подождать.
Охотница вернула на лицо улыбку и придала голосу максимально возможную вежливость. Не очарование — это было бы слишком. Их с вампиром отражения смотрели на них со множества граней высокого потолка. Дворец был построен из темно-синего камня и украшен золотом и сверкающими металлами, тонкой резьбой по дереву и громадными фресками; масляные лампы и магические огни были расположены в точно выверенных местах, чтобы никого не ослепить своими отблесками.
В нем собрались, по мнению Вивьен, вся та нежность и сострадание, которых в Луньо почти нигде больше не было.
— Прошу прощения, но все, что я увидела — клетки с больными и умирающими зверьми, да зал, где напоказ выставлены трупы, — она поджала губы. — Если это — ваша радость и предмет для гордости, то могу только посоветовать поискать что-то новое.
К ее удивлению, Фредерик тонко рассмеялся, нисколько не обращая внимания на предупреждение, прозвучавшее в ее голосе.
— Мадемуазель, мы могли бы вывернуться наизнанку, чтобы всех сохранить в живых, но куда бы тогда мы их рассадили? Королевский Зверинец — самый большой такой в Иксалане, но он не волшебный. Кроме того, как барону заниматься изысканиями, если у него не будет тел для вскрытия?
Коридор вышел в богато украшенный вестибюль. Над ними, на сводчатом потолке, на фресках изображена была битва кораблей с кракеном. Прислужники с уставленными кубками латунными подносами лавировали между растущей толпой придворных, и их фигуры отражались в зеркальном полу.
«Клобук не делает монаха», — подумала про себя Вивьен. Как бы они ни прихорашивались и ни умащивали себя духами, сколько бы плюшевого бархата ни уходило на наряды для их сохраненных черной магией тел, как бы они ни изображали утонченность, эти существа все равно были мертвецами. Фредерик тронул Вивьен за руку; она, стиснув зубы, подавила желание отбросить его ладонь.
— Кстати, — сказал вампир, расцеловав воздух возле щек бледнокожей женщины, не удостоившей охотницу даже взглядом. Бюст в вырезе платья аристократки был присыпан бриллиантовой пудрой. — Должен поздравить вас, вы прекрасно чувствуете время. Вы выбрали идеальный момент для визита в Луньо.
— Это еще почему?
Бледнокожая развернулась, резким движением раскрыла веер. Кружева спускались от ее замысловатого алебастрового парика на шею и потом вниз, к рукавам. Она единственная из всех гостей пахла только склепом, тленом, костями и землей.
— Бедняжка. Они там вас совсем ничему не учат, да, мадемуазель? Сегодняшний праздник славится по всему Иксалану. Это...
Она вздохнула, ища в памяти слова на чужом языке.
— Бал бешеной бури. Я правильно сказала, Фредерик? Впрочем, не отвечай. Мне все равно.
Она лениво обмахивалась веером. На верхней губе чернела изящная мушка.
— Просто знай, что тебе невероятно повезло, мадемуазель. Какие-нибудь селяне из окрестностей Луньо с радостью отдали бы своего первенца, чтобы попасть на это представление. Серьезно, Фредерик, для чего ты вообще ее привел?
— Чтобы привнести немного новизны, я полагаю, — за него ответила Вивьен, которая была предельно внимательна. Их было слишком много, и она не знала, на что они могут быть способны. Пока что ей оставалось выжидать, наблюдать и удивляться. — Новизна этому месту не помешает.
Аристократка театрально захихикала, а Фредерик поглядел на Вивьен, как снисходительный дядюшка.
— Ну надо же, а у девочки есть зубки. Чудесно, моя дорогая.
Прежде чем Вивьен успела дать волю ярости, двойные двери со скрипом отворились, и через них прошла пара: стройные мужчина и женщина со множеством замысловатых регалий и в высоких париках цвета слоновой кости. Женщине, суровой и худощавой, казалось, не по себе во всех этих украшениях: манера держаться выдавала в ней охотницу, которой привычнее была удобная кожаная одежда и меч на боку. Но, несмотря на этот тонкий отголосок скованности, она сохраняла благосклонное выражение лица — такое же, как у ее спутника, мрачного мужчины с безупречно подстриженными усами и бородой. Он шел, слегка ссутулившись, словно корона давила ему на плечи непосильным грузом.
— Король Люкар и королева Салазар, — прошептал Фредерик Вивьен на ухо, обдав ее холодом. — Вам следует поклониться.
Вивьен обернулась через плечо:
— Нет.
Властительные монархи Луньо чуть наклонили головы, и собравшиеся ответили: женщины присели в реверансе, мужчины склонились в поклоне, положив руку на сердце. Среди них одна Вивьен стояла, не склонившая головы, горделиво задрав подбородок. По мере того как правители проходили мимо собравшихся подданных, те выпрямлялись. Дети в чайного цвета нарядах несли длинный шлейф королевского платья. Если кто-то и заметил выходку Вивьен, то не счел нужным обращать на это внимания.
— Дерзко, — проговорила бледнокожая, поднимаясь из реверанса и глядя на Фредерика. — Ты выбираешь любопытных друзей.
— Только самых лучших.
Двери снова раскрылись. По толпе пробежал приглушенный шепоток. Из мрака показалась поджарая фигура мужчины, облаченного в простую монашескую рясу. Его бледные ладони были сложены на груди. В манере держаться был виден доведенный до совершенства аскетизм; каждое движение было наполнено смыслом. Он поднял голову, и толпа счастливо вздохнула, увидев его.
Охотница вопросительно наклонила голову.
— А это еще кто такой?
— Барон Вернота, — ответила, обмахиваясь веером, женщина. В ее устах титул прозвучал так, будто она качала его на языке, как новорожденного искупителя. — Марсуа Жан-Жакент. Он управляет Королевским Зверинцем и чудесами в Зале Сокровищ.
— Мадам. Месье, — змеиный взгляд полуприкрытых глаз барона нашел в толпе собравшихся Вивьен и задержался на ней — золотая смола, что вот вот обволочет не ожидавшую беды букашку. — Наши особые гости. Мы готовы.
От первого акта Вивьен потеряла дар речи — она сидела, раскрыв рот и пораженно хватая воздух; она стиснула кулаки, и там, где ее ногти впивались в ладони, сочилась кровь.
Сперва, поднырнув под брюхо ящеру, вампир ткнул в зверя горящим факелом. Тот заверещал, а его кожа чернела, рвалась, из ожогов брызнула цветная жижа. Яркие всплески карминного и оранжевого, ядовитые струйки тускло-синего: ужас зверя, воплотившийся в искусстве.
Дальше было только хуже.
На сцену выволакивали медведей в мешковатых монашеских рясах и нелепых кринолинах и рапторов в богатых одеждах маркизов. Наряженных виконтессами журавлей с вывернутыми коленями бросали на горящие угли, и те, пытаясь спастись, плясали, вскидывая долговязые ноги. Каждого зверя истязали, мучили, доводили до исступления. Публика орала, заказывая песни духовому оркестру в яме, а монархи Луньо о чем-то тихо переговаривались с министрами.
— Это пытки, — прошипела Вивьен охрипшим от ярости голосом, подавшись вперед в кресле.
— Нет, это развлечение, — Фредерик цыкнул зубом и пальцами взял ее за запястье. — А теперь сядьте, мадемуазель Рейд. Прошу вас.
Толпа ревела, оркестр заиграл торжественный туш — бронзе духовых вторил рокот барабанов. Что-то надвигалось. Вивьен во все глаза глядела на сцену, взявшись пальцами за тетиву звериного лука.
— Дамы и господа! — снова он, верховный жрец этого места. Он стоял в одиночестве, в простой одежде без украшений, без символов своей власти. Черная ряса, мраморно-белые руки обращены к толпе. Музыка стихла, и лишь флейта выводила протяжную мелодию, словно какое-то существо со стонами умирало в темноте. — Благодарю вас за ожидание и за то, что терпели наши кривлянья. Мы знаем, для чего вы на самом деле здесь собрались.
В зрительном зале установилась напряженная тишина. Священнослужитель притягивал взгляды; светильники сошлись на нем, и он купался в лучах своей кафедры из света. Вивьен смотрела на него, а голос барона опустился до едва слышного шепота.
— Наши лучшие охотники много месяцев проводят в дебрях джунглей, выслеживая зверей в чаще. Они ведут войну с дикой природой. Многие гибнут там — ради вашего удовольствия, — тон его голоса потеплел, а зрители одобрительно загудели. — Они делают все это в поисках величайших трофеев, отборных чудовищ, которых привозят сюда, к вам. Сегодняшний образец вызывает особенный интерес. Это исполин, которого страшится даже сам Золотой город. Дамы и господа, позвольте представить вам... особого гостя нашего сегодняшнего вечера.
И занавес разошелся — два его красных бархатных крыла потянули в стороны золотые скрученные в косичку тросы. Лучи светильников отставили вампира и переплелись, как переплетаются в молитве пальцы, чтобы высветить дорогу тому, кто должен был сейчас явиться. Кто-то яростно взревел в темноте.
— Новый монстрозавр из чащи иксаланских джунглей, — прошептал барон проникновенным, как проклятье, голосом. — Вас ждет зрелище лучше, чем та памятная влюбленная пара. Он свиреп, он еще полон своего первобытного огня.
Этот звук... это был не бронтодон. Не мог быть бронтодон. Вивьен хорошо знала этих задумчиво жующих листву гигантов. Их горло не позволяло издавать такие звуки. В их тушах не было для этого места — такому реву не зародиться между множеством желудков, не прозвучать из осознания смерти, живущего в подбрюшье. Это был кто-то еще. Кто-то больше, яростнее, кто-то, кто проглотил бы весь мир, будь у него малейшая возможность, — а, судя по его реву, на меньшее он не согласился бы. Он жаждал сожрать их живьем.
Но жалкая шатающаяся тварь, вышедшая из мрака, еле могла стоять на ногах, не говоря уже о том, чтобы сражаться. У Вивьен перехватило дыхание от ужаса, охватившего ее от увиденного. Этот зверь когда-то был громадным, величественным, но от него осталась лишь исхудавшая и ссутулившаяся оболочка, лишенная всего, кроме ярости. Его долго истязали. Ему, — похолодев, осознала Вивьен, — вырвали два самых больших зуба.
«С меня хватит».
Почувствовав движение пальцев Вивьен, звериный лук пробудился вдруг, запел, наполнился силой — и Скалла, какой она была, какой она должна была быть, какой должна была остаться, вновь ожила, пусть даже на одно мгновение.
Зрителям было наплевать. Наплевать на Вивьен, на муки монстрозавра. «Да и с чего должно быть иначе?» — подумала охотница. Этим вампирам не было дела ни до чего, кроме своих игр, своих издевок, возвышавших их в собственных глазах. На зверя, ощетинившись сверкающей сталью, полукругом надвигались солдаты в украшенных плюмажами шлемах. Их осторожность была наигранной. Ящер никак не мог им повредить. Его конечности были скованы цепями, шкура испещрена шрамами, а двое мужчин с каждой стороны за канаты тянули вниз его голову. И тем не менее, зрители увлеченно внимали торжеству насилия. Толпа была в восторге. Так у солдат была возможность импровизировать.
Они действовали с тошнотворной жестокостью. Острыми пиками солдаты протыкали дыры в шкуре монстрозавра — созвездие новых ран расцвело среди туманности старых шрамов. Они резали ему глаза — один уже подернулся молочной дымкой, второй бешено вращался в глазнице. Они рвали его тело как вороны, как бешеные псы, как злые дети, пьяные от осознания безнаказанности.
— Мадемуазель, прошу вас... — начал Фредерик, но охотница уже выхватила стрелу и натянула лук. Прежде чем вампир успел сказать лишь слово, Вивьен спустила тетиву.
Деревянная рукоять вспыхнула зеленым огнем; стрела запела в воздухе. Она впилась в дощатый пол перед мужчиной в черном, задрожало древко. А Вивьен хватило времени издевательски отсалютовать барону — два пальца к улыбающимся губам, — прежде чем из стрелы явилась на свет злобная, блестяще-зеленая туша гидры — и громким воем возвестила о своем ненасытном голоде.
В Луньо не знали, что делать с гидрами.
За годы столица научилась управляться с динозаврами и другой крупной фауной подобного размера, но гидры по опасности находились совсем в другом классе. Дикие животные Иксалана реагировали на лишение головы вполне традиционным образом: они ложились и умирали. О гидре такого сказать нельзя.
Тот факт, что гидра была магической, тоже не внушал оптимизма.
Две ее головы, зеленые и блестящие, подхватили кричащего аристократа: одна вонзилась зубами в плечо, вторая держала за лодыжку. Головы потянули — и вампира разорвало пополам.
Вивьен спрыгнула вниз с трибуны и оказалась среди ломившихся к выходу зрителей. Стражники бежали за ней и кричали, чтобы охотница остановилась.
Мироходка бежала; она перескочила через упавшего на колени герцога со сбившимся и чудом удержавшимся на вспотевшей голове париком; подбежала к ревевшему, непокорному монстрозавру, про которого забыли тюремщики. Пытаясь схватить одного из убегавших в панике артистов, ящер неудачно подвернул ногу. Кость сломалась и торчала теперь из разорванного в клочья колена, но даже это не заставило зверя сдаться. Ящер кричал. Он кричал от ярости, от желания расквитаться, от какой-то непостижимой надежды, которая до сих пор жила в нем и заставляла его полуползком двигаться вперед — дюйм за дюймом, к наступавшим на гидру солдатам.
Зверь дернул головой, и зубы нашли плоть: почти не защищенную доспехами ногу. Он стиснул челюсти. Сломанная нога не позволяла ему встать. Но, замотав головой, он колотил свою жертву о камень и резные украшения сцены, пока тело в пышных доспехах не превратилось в изуродованное кровавое месиво. И тогда он закричал снова — и теперь в этом крике было торжество победы.
Вивьен развернулась, присела на одно колено, прицелилась и выпустила стрелу. Мерцающий зеленый вурм из ущелья Пелакка устремился вперед — извилистое тело венчала исполинская пасть. Стражники, пораженные зрелищем, замерли на месте. Вивьен не стала ждать, чем все закончится. Она вскочила и побежала к сцене, не обращая внимания за вопли у себя за спиной — вскоре, впрочем, прекратившиеся с громким щелчком челюстей. Ей не нужно было даже оборачиваться. Она знала, что произошло. Как это часто бывает с жертвами вурма, стражники умерли с выражением крайнего изумления на лицах. Жизнь не готовила их к тому, что они окажутся кому-то на один укус.
Вивьен запрыгнула на ограждение и по инерции прокатилась вниз. Наложив стрелу на тетиву, она вновь выстрелила. На этот раз из стрелы явился на свет травоядный зверь: спотыкаясь поначалу, перешел на неровный аллюр олень. Его тело было укрыто чешуйчатым панцирем, а широкие рога загибались назад, напоминая распростертые крылья. Он несколько раз обежал сцену по кругу, прежде чем заметил стражников.
Кто-то из пораженных внешним видом новоявленного зверя солдат метнул в него пику. Бросок получился идеальным. Оружие прошло через зеленое мерцание мускулистого плеча зверя насквозь, но бесплотное существо взбрыкнуло, словно на самом деле получило рану, и поднялось на дыбы. Стражники привыкли к зверям, действующим инстинктивно, реагирующим на простые раздражители: боль, удовольствие... Но в прекрасной и ненасытной Скалле, с ее слабевшими в ветвях мангровых рощ муссонами, светлячками и лесными пожарами, торжествующим ревом возвещавшими о приходе нового сезона, — в Скалле все животные до мельчайшего муравья в коралловую полоску были куда хитроумнее.
Олень не паниковал. Он обрушился на своего обидчика, выставив вперед сверкающие рога. В его глазах была ярость, в движениях — уверенность. Солдат успел разве что вдохнуть, прежде чем олень, на пару локтей превосходящий его ростом, поднял его на рога и швырнул в стену. Раздался короткий и тошнотворный хруст. Тело стражника бесформенной грудой осело на пол.
Вивьен, соскочив с ограждения, ловко приземлилась рядом со сценой. Звериный лук она держала наготове.
Последний торжествующий рев ее вурма, многократно усиленный акустикой зрительного зала, прогремел так, что у нее зазвенело в ушах. За ним раздались крики. Охотница бросила взгляд на трибуны для зрителей — вверх по рядам, туда, где стоял, окруженный арбалетчиками, барон Вернота. К нему присоединились ее выжившие преследователи.
— Ты! — Вивьен хорошо было слышно его звучный ораторский голос.
— То, что вы делаете — отвратительная мерзость! — рявкнула мироходка, оскалив зубы.
Глаза барона вспыхнули — в них промелькнуло нечто, что можно было принять за одобрение. На лице замерла полуулыбка, и он начал спускаться по ступеням. У Вивьен оставалось всего несколько стрел. Охотница прищурилась, глядя на арбалетчиков. Она размышляла, кого из своего волшебного зверинца призвать: ос или птиц с клювами-ятаганами, прожорливого вурма или медведя-гризли из ее старинных воспоминаний, в которых пахло прохладной водой, горами и звериными следами.
— Вы, селяне, всегда одинаковые. Вы так уверены, что знаете, как устроен мир, — он цедил густые, словно масло, слова. — Вас приводит в ужас сама мысль о переменах. Ты хоть понимаешь, сколько я видел таких, как ты? Сколько таких, как ты, я сломал?
Половина свиты барона устремилась вниз — туда, где шел бой и валялись в лужах отвратительно блестящей крови трупы. Бойцы разделились на две шеренги — в первой арбалетчики опустились на одно колено, во второй — остались стоять. Они прицелились в гидру — но та уже начала распадаться, рассыпаться дождем изумрудных искр.
— Тираны так любят разглагольствовать, верно?
Вивьен достала из колчана очередную стрелу. «Осы», — решила она.
— Такие, как ты. Они просто обожают звук собственного голоса.
— Тираны? — рассмеялся он искренне. — Не говори глупостей, мадемуазель. Я всего лишь скромный исследователь. Я даже баронство получил не по своей воле. Подарок от Ее королевского величества.
Вивьен вспомнила, как она впервые увидела королеву: острые черты лица под короной жестких мраморных кудрей, не знающий улыбки рот, отстраненный взгляд, уже не обращающий внимания на происходящее вокруг. Она тяжело уселась на трон и уткнулась в кубок — ей наскучило зрелище и наскучила жестокость. Это была не та женщина, что увлеклась бы фаворитами. Но и барон не выглядел тем, кому есть до этого дело.
— Как бы то ни было... — Вивьен натянула лук, каждое движение было выверенным. Арбалетчики обступили барона, заслоняя его. — Я заставлю Луньо поплатиться за все, что вы сделали с этим миром.
На этот раз они не медлили. Защелкали арбалеты, болты пролетели через гидру, не причинив ей вреда, но магическое чудовище уже окончательно рассыпалось.
— Уверен, тебе этого очень хотелось бы. А мне хотелось бы побольше узнать об этом твоем луке, — барон окинул взглядом звериный лук в руках охотницы. — Поистине удивительное оружие. Как ты им пользуешься? Откуда появляются существа?
Вместо ответа Вивьен выпустила стрелу. Та пролетела, оставив за собой светящийся след, и из него на свет явились осы — их радужные крылья несколько мгновений оставались прозрачными, а потом они освободились от чар и собрались в черное облако роя. Охотница рванулась вперед, за ними, на границе сознания чувствуя, как гудит каждое насекомое с медными полосками. Сияющие осы были размером с собаку, с лошадь — и с таким же внушительным аппетитом. Рядом не было царицы, не было гнезда, но это неважно — их голод старше, чем сама память о них.
— Скалла, — тяжело дыша, проговорила Вивьен, закинув звериный лук за спину и доставая кинжалы. Осы разлетелись в сторону, открывая путь к барону: он с безмятежной улыбкой стоял, сложив руки в молитвенном жесте. — Мы — мертвецы Скаллы.
Она вонзила кинжалы в податливую плоть. Повернула. Почувствовала, как сталь царапает ребра, рассекает мышцы. Резким рывком охотница перерезала врагу диафрагму. Но бесстрастное выражение лица барона не изменилось. Он лишь взглянул вверх и улыбнулся во все зубы; Вивьен успела подумать, какой красный у него язык, какие пухлые губы, и как он похож на раздувшуюся, нажравшуюся миногу. Его пальцы охватили руки Вивьен — почти нежно, но это прикосновение обжигало.
— Моя очередь.
Он ударил охотницу тыльной стороной ладони — небрежно, будто походя, так что сила этого удара ошеломила Вивьен. Она отлетела назад, заскользила по полу. Из разбитой губы сочилась горячая струйка. Вивьен вытерла рот рукавом и зарычала.
— А ты рассчитывала встретить какого-то беззащитного франта? — голос барона оставался спокойным. Он вытащил из груди кинжалы и отбросил в строну. — Боюсь, я вынужден разоча...
— Справлюсь.
В Скалле нельзя было полагаться на одно только оружие. Природа не знает дуэлей, церемоний; она не ждет, пока человек достанет меч. Зачастую единственным оружием оставались зубы, ногти и мышцы. Не дав барону договорить, Вивьен закрутилась в ударе с разворота, зацепила его ногой за плечо и позволила инерции повалить их обоих на пол.
Руку пронзила резкая боль: падение вышло не таким, как она задумывала. Барон навалился на нее всем своим весом, но охотница не сдавалась. Вывернувшись, она отползла назад и ударила вампира звериным луком, словно дубиной, целясь в висок. Ей удалось нанести три точных удара, прежде чем подоспевшие прислужники оттащили ее назад.
Вивьен дралась. Бешено, с горьким безрассудством человека, кому больше нечего терять. Двух стражников она смогла отправить в нокаут: одному попала в голову ногой, а второго так приложила локтем, что услышала, как ломаются от удара кости. «По крайней мере, — подумала она, теряя сознание, — это был достойный последний бой».