Ярость невоспетых
Предыдущий рассказ: «Иллюзия детской игры»
Родители, пожалуйста, имейте в виду, что этот рассказ может быть неподходящим для юных читателей.Затаившись в зарослях бурой травы, я неотрывно смотрю на свою добычу. Не далее чем в двадцати футах от меня маака принюхивается, нервно подергивая хвостом, и осматривается в поисках опасности. К счастью, я подкрался к чудовищу с подветренной стороны, но сердце у меня в груди колотится так сильно, что я боюсь, как бы маака не услышал и не разорвал меня своими огромными черными когтями.
Сквозь поредевший мех проглядывают ребра чудовища, а три пары изумрудно-зеленых глаз утратили былой блеск. Но искать более здорового зверя нет времени. Война в самом разгаре, я чувствую дрожь земли и слышу звуки отдаленной битвы. На горизонте видны всполохи магии осады — Пепельные лианы обвиваются вокруг фундаментов зданий и превращают их в руины. Наверняка работа Драйзека. Его возвращение из тюрьмы разожгло огонь в сердцах представителей клана Гхор — по крайней мере большинства из нас — и сегодня Кольцо Руин расширит свои владения, вернув себе земли, прозябавшие на краю цивилизации.
Вечером состоится великое празднование и, возможно, мне будет позволено нанести победную татуировку самому легендарному воину. У гигантов вроде Драйзека кожа толстая, и, говорят, ее невероятно трудно проколоть. Но моя техника нанесения рисунка в два раза быстрее обычной и в три раза болезненнее. Она позволит коже впитать больше заряженных магией чернил
Рецепт изготовления смеси очень прост, он передается из поколения в поколение, но ингредиенты я всегда добываю сам:
Пять кусков обгорелой сосновой коры,
один желток из яйца гидры
и самый свежий, самый зеленый помет мааки, который только удастся найти.
Мое внимание возвращается к мааке, а тот, наконец, успокоился и готов заняться своим делом. И как только зверь, пару раз отбросив землю задними лапами, срывается с места и уносится в чащу, я вскакиваю и бросаюсь к цели. Образец унылого зелено-бурого цвета, но сойдет и такой. Я ставлю глиняную чашу на землю и быстро растираю в порошок горелую кору. Потом разбиваю яйцо, осторожно поворачивая скорлупу, чтобы в чашу попал только желток, и перемешиваю все, чтобы получить однородную массу. Под конец добавляю помет и продолжаю мешать, но масса все никак не позеленеет. Она все того же унылого бурого цвета.
Удваиваю количество помета и, наконец, вижу небольшие изменения. Я призываю магию земли, и вокруг чаши поднимаются красные языки пламени. Чернила постепенно закипают, а я затаив дыхание жду, когда появится знакомое свечение — это будет означать, что смесь удалась и рисунки засияют, когда их обладатель даст волю Ярости.
Солнце клонится к горизонту, длинные тени протягиваются через это отвоеванное природой пространство, и внезапно я ощущаю себя не охотником, а добычей. Я один посреди диких джунглей, и последнее, чего бы мне хотелось, — стать обедом какого-нибудь любителя закусить виашино. В отчаянии я добавляю в смесь еще больше гуано, пока чернила, наконец, не начинают светиться. Мои сомнения в том, верно ли я следую рецепту, исчезают, подобно желто-зеленым мраморным разводам на поверхности смеси. Идеально. Я накрываю чашу крышкой, затягиваю на ней кожаные ремни и, не обращая внимания на вой и рычание каких-то тварей совсем рядом, спешу назад — к месту битвы.
А там, в царстве яростного разрушения, воздух наполнен пылью от измельченных камней; я дышу этой пылью и, переполненный радостью, созерцаю обломки грубых построек. Немногие художники приходят взглянуть на руины, которые потом будут рисовать на коже наших воинов. Я же считаю, что хороший мастер должен воочию увидеть то, что ему предстоит запечатлеть, а не довольствоваться чужими рассказами. Вокруг меня гоблины с пеной на губах преследуют оставшихся жителей. Детишки груулов копошатся в обломках в поисках добычи — прекрасные дикие создания с грязью под ногтями, насекомыми в волосах и песчинками в зубах. А потом я вижу его, легендарного берсерка Драйзека, который направляет свою Ярость, чтобы из огромных валунов воздвигнуть гору в форме клыков как дань уважения Вепрю-Разрушителю.
Рурик и Тар не остаются в стороне и бросаются складывать свой монумент, разражаясь победным воем и хрюканьем, когда их груда высотой превосходит Драйзекову. Остальные бросаются в бой, выражая свою поддержку лидерам нашего клана. Огры настоящие гиганты, но куда им тягаться с Драйзеком! Тот поднимает очередной громадный валун, а его сторонники бьют себя в грудь и хрюкают, как вепри, не менее громко. И внезапно всех переполняет Ярость. Словно инфекция, она передается от одного груула к другому, заставляя клыки вздыматься, татуировки светиться, а глаза сверкать. Вот волна достигает ближайшего ко мне берсерка, и я тоже притворяюсь, будто мной овладела Ярость — задираю голову и ору, надрывая глотку. Я крушу камни, разбиваю стекло и скрежещу зубами, тайно моля Вепря-Разрушителя зажечь искру Ярости в моем сердце, но оно, как всегда, остается холодным, словно пепел на старом кострище.
Наконец воины успокаиваются, и мы возвращаемся к костру, чтобы насладиться трофеями.
«Хорошая была битва, — рычит Иржи, рожденный со мной в одном помете. Он опускается на корточки и подставляет мне свой бицепс. — Восемнадцать кварталов уничтожили».
«Ага. Жаль, я почти все пропустил», — отвечаю я и заношу иглу над его кожей, чтобы продолжить историю разрушения цивилизаций, которая украшает его руку. Шесть кварталов боросов и двенадцать — иззетов. Иззеты не смогли бы построить ровную дорогу, даже если бы от этого зависела их жизнь. Так что мне теперь приходится потрудиться. Их лаборатории возникают где угодно, перегораживая проезды и иногда даже вторгаясь в другие дома, но видеть, как рушатся эти маяки хаоса, как поднимаются в небо клубы дыма и искры, — это переживание невероятной силы, и я как могу стараюсь передать его в своем рисунке.
Ударяю по концу иглы молоточком, чтобы пробить чешуйчатую кожу Иржи. Я впадаю в транс, работаю быстро и усердно, мой рисунок разрастается, как лесной пожар... Но Иржи бьет своим шипастым хвостом по земле, и меня постоянно отвлекает этот звук. Подняв глаза, я вижу, что его оливково-зеленая кожа приобрела более насыщенный оттенок.
«Что это с тобой?» — спрашиваю я.
«Ты что, не чувствуешь? Напряжение?» Он кивает в сторону Драйзека.
Гигант оперся спиной на груду камней, которая когда-то была домом, и в его глазах отражается пламя костра. Несколько прислужников ухаживают за его ранами и растирают уставшие после боя мышцы. Наши взгляды встречаются, и я тут же опускаю глаза, выражая покорность.
«Думаю, он хочет бросить вызов Рурику и Тару, — говорит мой брат, — и стать новым вождем клана».
Я качаю головой.«Драйзек? Да ему, должно быть, уже тысяча лет».
«Значит, он мудр».
«Но он же только что сбежал из Удзека. Он не представляет, как изменился общественный порядок».
«Значит, у него свой взгляд на вещи», — спокойно отвечает Иржи. Слишком уж спокойно.
Я никогда не слышал, чтобы мой брат плохо отзывался о Рурике и Таре, но в последнее время многие начали выражать недовольство их правлением. Двухголовый огр был одержим яростью. Сначала бей, вопросы задавай потом — а лучше молчи. Иногда мне казалось, что наш вождь слишком увлекся войной и забыл, за что собственно, он сражается. А вот Драйзек это понимает. Он вырос, изучая Старину, он более терпелив и практичен в вопросах войны. Смысл нашей борьбы — не безудержное разрушение, а избавление Равники от болезни, которая проявляется в бессмысленном строительстве и коррупции среди приближенных к власти.
«А если он и правда бросит вызов вождю? — шепчу я. — Кого ты поддержишь?»
«Я встану на сторону победителя. Тебе лучше сделать то же самое». Хвост Иржи неподвижен. «Я видел, как ты на него смотришь. Он просто груул, не лучше любого другого».
«Драйзек — герой легенд! Неужели не помнишь, как мы в детстве собирались у костра послушать рассказ о нем? Как он пришел на городскую площадь и ударил кулаком по земле, отчего все дома обрушились?»
«Это все сказки, Аррус. Поддержав великана, ты подставишь себя под удар, а Рурик и Тар убьют тебя, глазом не моргнув». Иржи встает, хотя его татуировка закончена лишь наполовину. В уплату он бросает мне хвост бивнерога.
Я понимаю: он прав. Иржи — причина, по которой я получил эту работу, вместо того чтобы голодать, скитаясь в пустошах Кольца Руин, не примкнув ни к одному из кланов. Я родился последним в помете и был слишком слаб, чтобы драться. Кожа моя не желто-зеленая, как у других, а бледная, цвета желчи мааки, шипы так и не прорезались, и я остался гладким от головы до кончика хвоста. Но я обучился искусству иглы и чернил, и когда мои братья возвращались с войны, я украшал их шкуры детальным изображением разрушенных мест. Нанося татуировки, я словно бы сам участвовал в этих сражениях, в то время как мои собственные приключения ограничивались добычей ингредиентов для чернил. Но в моих работах чувствовалась гордость за братьев, и вскоре они начали приводить ко мне друзей, а те — своих друзей, и однажды меня, наконец, пригласили сделать татуировку самому вождю клана.
Я глаз не смею поднять на легендарного воина, Драйзека. Но так хочется украсить татуировкой эти ручищи
Я встаю и приближаюсь к нему, услужливо согнувшись, раскрыв ладони и разведя руки в стороны. Люди, его прислужники, прекратили работу и встали перед ним, создав подобие защитного барьера.
«Чего тебе, брат?» — спрашивает один из них, сжимая в руках острый вертел, служащий для приготовления пищи, но его легко можно превратить в оружие. Даже в своем клане, особенно в своем клане, нельзя терять бдительность.
«Я художник, — мямлю я. — Можете называть меня Аррус. Это мое имя. Я художник... — Мой хвост нервно подергивается. — Я уже сказал, да? Нужна татуировка?»
«Ага
«От меня тут все шарахаются, я уж было решил, что в клане Гхор мне не рады, — говорит Драйзек. — Даже сровняй я всю Равнику с землей, мне не заслужить одобрения Рурика Тара».
«Рурика и Тара. Их ведь двое... Понимаешь? Но это неважно». Не раздумывая, я трогаю пальцем бицепс Драйзека, словно пробую на прочность дыню. «Восемнадцать кварталов?» — вырывается у меня.
«Кожа толстая», — говорит Драйзек.
«Не беда», — отвечаю я. Я открываю свою рабочую сумку и приступаю к делу. Его бронзовая кожа впитывает чернила, словно только этого и ждала, я рисую контуры и тени, добавляя картинке трехмерности. Центральное место занимает лаборатория иззетов, и я добрых двадцать минут тружусь над змеиным узором в центре квартала, изображающим электрический огонь, пожирающий небо.
«Уничтожить культуру! — рычит Драйзек, увидев рисунок. — Не оставить камня на камне!» Он бьет меня в грудь своим огромным кулачищем. Наверное, это был дружеский толчок, но мне кажется, что у меня сломаны все ребра.
«Аррус! — доносится до меня шепот брата. — Аррус, тут уже очередь. Нарисуй-ка и другим несколько кварталов».
Оборачиваюсь и вижу брата, а за его спиной — его товарищей. Они стоят, ощетинившись шипами, словно стена ножей. Если до этого я не чувствовал напряжения, то сейчас ощутил в полной мере. Больше никто из клана не рискнул бы приблизиться к Драйзеку меньше, чем на двадцать футов.
«Но я не закончил...»
«Ничего, — говорит Драйзек. — Закончишь завтра. Я никуда не денусь».
Он знаком отпускает меня, и слуги подносят ему огромное блюдо, на котором лежит превосходно зажаренный дракон с желтой дыней во рту. Я откашливаюсь, а сам глаз не свожу с драконьей ноги — вот бы получить ее в уплату... Конечно, вряд ли мне перепадет такой деликатес, но может же виашино хоть немного помечтать.
«Вот что я тебе скажу, — с усмешкой говорит Драйзек. — Ярость — это не только война и разрушение. С каждым она говорит по-своему».
Я обмираю от ужаса. Всю жизнь я чувствовал в сердце холод, но рано научился имитировать Ярость, и до этого момента никто ни о чем не подозревал. Я скрежещу зубами и для верности рычу: «О чем это ты? Я все время чувствую Ярость. Почти каждый день. Я очень, очень злой».
Драйзек скептически поднимает толстую бровь. «Аррус, мне восемьсот тридцать с лишним лет. Я умею распознавать Ярость, и это точно не она. Но она тебя найдет. Сам я только через сто шесть лет понял, от чего у меня крышу сносит».
Нет. Только не Драйзек. Как такое возможно? Но прежде, чем я успеваю спросить об этом, Иржи утаскивает меня прочь. И вскоре чернила уже льются рекой, напитки плещутся в кубках, и напряжение постепенно сменяется весельем. Внезапно Драйзек делает шаг по направлению к Рурику и Тару. Толпа вокруг него расступается по мере того, как он приближается к вождям клана. Звуки веселья смолкают. Музыка обрывается. Все затаили дыхание. Иржи был прав. Легендарный воин и правда собирается бросить вызов вождю. В тот момент, когда напряжение достигает высшей точки, Драйзек склоняет голову и опускается на колени, а его слуги-люди кладут к ногам Рурика и Тара подрумяненную тушу дракона. «Вождь, прими это в знак моей верности клану Гхор. Пусть твоя Ярость ведет нас к разрушению».
Рурик и Тар немного удивлены этим жестом, но уже в следующую секунду каждый отрывает по драконьему крылу и вонзает зубы в жареное мясо. «Нет сомнений, это твоя Ярость разожгла в нашем клане огонь, в котором мы так нуждались, — говорит Тар, и с его губ срываются куски драконьего мяса, — и для нас большая честь видеть, что ты сражаешься рядом с нами».
Эти слова уничтожают все преграды между Драйзеком и членами клана. Теперь он — один из нас. Празднование продолжается, с моих губ срывается вздох облегчения: я чудом не стал свидетелем насильственной смены власти
Это Иржи. Я вижу, что его татуировка светится ярче всех лун вместе взятых, а потом руку охватывает пламя. Он вопит от боли, а его товарищи пытаются сбить огонь землей и тряпками... Но вслед за этим загорается и татуировка Драйзека, а на нее ушло намного, намного больше чернил. В лагере стоит запах горелой плоти, потому что все воины, чью кожу я сегодня украшал рисунками, вспыхивают один за другим. Охваченный ужасом, я собираюсь пуститься наутек, пока никто не понял, что именно я всему виной, но спотыкаюсь о кончик собственного хвоста. В следующий момент я уже болтаюсь в воздухе, и земля качается туда-сюда перед глазами. В поле зрения возникают Рурик и Тар, и я пытаюсь объяснить, что ни в чем не виноват, просто попались неудачные чернила, что мне никак не удавалось добиться нужного цвета, что здорового мааку все труднее сыскать... Но из моего рта вырывается лишь бессмысленное жалкое хныканье.
Я жду, что меня побьют или разорвут на куски, но происходит гораздо более ужасная вещь.
«Твои услуги здесь больше не нужны!» — рычит Рурик, швырнув меня на землю... И меня изгоняют из клана.
В самом сердце Кольца Руин дикая природа постепенно захватывает останки древних цивилизаций: сквозь дверные проемы прорастают деревья, семейство кабанов превращает полуразрушенную церковь Орзовов в свое логово. Лианы оплетают скелеты разрушенных зданий, терпеливо, год за годом, многие тысячи лет перетирая камень в пыль. Витражи, когда-то украшавшие оконные проемы, теперь лежат грудами, и их острые края постепенно затупляются. Но такое чувство, что природа здесь задыхается. Листья деревьев желтеют, лианы приобретают бурый оттенок. Даже земля здесь бледного, нездорового цвета. Она с трудом удерживает в себе жизнь.
Как и я.
Если груула изгнать из клана, не пройдет и пары дней, как он станет пищей для червей — по крайней мере так говорят. Переполняемый страхом, я прячусь в тени, стараясь ничем себя не выдать. Я питаюсь тем, что удается найти; исподтишка наблюдаю, как пара гоблинов дерутся над тушей теленка бивнерога, и пока они таскают друг друга за волосы, подкрадываюсь поближе, чтобы схватить кусок мяса.
«Эй!» — рычит один из гоблинов, заметив меня. Им требуется некоторое время, чтобы ослабить хватку и отпустить друг друга, но я уже несусь прочь, сжимая в руках сочную телячью ногу, и прячусь в высокой траве. Чтобы лучше сливаться с окружающей средой, я позволил своей коже немного потемнеть. Прячась в траве, я замечаю, что стебли растений не сухие и ломкие, как если бы им не хватало влаги, а тонкие и поникшие, словно от недостатка питательных веществ.
Затаив дыхание, я жду, пока моим преследователям не надоест меня искать, и когда они уходят, вонзаю зубы в свою добычу. Мясо отдает кислинкой, словно бы оно испорчено, но ведь гоблины убили этого теленка прямо у меня на глазах. Я продолжаю есть, а в голове при этом только одна мысль: меня изгнали из клана... Обглодав мясо до кости, я поражаюсь тому, насколько она мягкая — согнуть ее проще, чем тонкую ветку.
Растения вянут, чернила портятся, мясо мгновенно протухает. В Кольце Руин происходит что-то странное, и дела обстоят все хуже и хуже. Нужно что-то предпринять, пока не стало слишком поздно. Но я один, я сам по себе. Мне нужна помощь — помощь моих бывших товарищей, но что я могу сделать? Я понимаю, что сильно рискую, но собираю доказательства и, дождавшись ночи, возвращаюсь в лагерь.
Празднование закончено; лишь несколько огров, пара гигантов и кентавр сидят у костра, в пьяном полузабытьи вспоминая события минувшего дня — будущие герои историй, передаваемых из поколения в поколение. Остальные уже уснули, и я на цыпочках пробираюсь мимо лежащих вповалку, храпящих воинов. Из-за всех этих кожаных лоскутов, меха и черепов они кажутся одной большой живой кучей.
Иржи лежит среди своих товарищей, и рука его перевязана грязной тряпицей. Я похлопываю его по плечу, и налитый кровью глаз открывается, пытаясь сфокусироваться на мне, а затем медленно и осторожно Иржи выбирается из кучи спящих.
«Ты что тут делаешь?» — свирепо шепчет он.
«Мне нужно поговорить с Руриком и Таром, — отвечаю я, показывая ему мягкую кость и вялые стебли. — Что-то высасывает жизнь из Кольца Руин, это происходит уже несколько месяцев. Трава гибнет. Животные болеют. Если ничего не предпринять, начнется голод».
Иржи смеется. «Ты разве не заметил? Идет война. Рурику и Тару некогда рассматривать траву и кости».
«Ну пожалуйста!» — умоляю я. — Это очень важно!»
«Знаешь, что действительно важно? — Иржи разматывает повязку. — Что у меня половина руки в ожогах из-за плохих чернил».
«Но я именно об этом...»
Он ощеривается и шевелит шипами на коже. «Уходи, Аррус. И не возвращайся».
Я отшатываюсь от него и уже собираюсь уйти, но вдруг замечаю, что группа воинов у костра не просто рассказывает истории. Глаза мои сужаются, а чешуйки по всему телу встают дыбом: у костра сидит огромная огриха в длинных одеждах, ее плечи украшают изображения кабаньих черепов. Правая рука ниже локтя отсутствует, вместо нее — искусный резной протез из клыка боевого вепря, а на нем кожаными ремнями закреплены изящные инструменты. Заканчивается протез татуировочной иглой необычной формы, установленной под идеальным углом.
Она постукивает по головке иглы небольшим молоточком, равномерными движениями покрывая рисунком круп кентавра. Чернила огрихи испускают яркое зеленоватое свечение, какого мне прежде видеть не приходилось. Горшочек сияет в ночной темноте так, словно до краев наполнен чистой Яростью.
Не думал, что они так быстро найдут мне замену. Прячась во мраке, я с волнением наблюдаю, как она легко и быстро покрывает татуировками одного воина за другим. Под утро она, наконец, отпускает последнего, и я подкрадываюсь поближе. Теперь я замечаю, что все лицо огрихи покрыто шаманскими татуировками.
«Привет, Гладенький. Чего тебе?» — огриха разглядывает мои тонкие голые руки.
«Что за чернила ты используешь? — спрашиваю я. — Никогда не видел ничего подобного».
«Особая смесь. Сама рецепт придумала», — отвечает она, выковыривая застрявший между затупленных зубов кусок жареного мяса. Это мясо должно было достаться мне .
«Продашь мне немного?»
«Можешь со мной сразиться за них», — хохочет она и начинает складывать свои инструменты в карманы шаманского фартука.
По тому, как огриха держится, сразу видно: она благородного происхождения, а ее многочисленные предки наверняка славились доблестью и магической силой
Одно движение, стремительнее взмаха хвоста — и моя рука прижата к земле, а колено огрихи упирается мне в грудь. Разлитые чернила быстро впитываются в сухую почву.
Разумеется, завязывается драка, и с каждым ударом огрихи, достигшим цели, я вспоминаю, почему о ее предках слагают легенды, а о моих — нет.
«Еще раз тронешь мои чернила — сделаю башмаки из твоей шкуры», — рычит она, поднимая опустевшую чернильницу. Она расправилась со мной так быстро, что остальные даже не проснулись.
Корчась на земле, избитый и сломленный, я тупо таращусь в небо и жду, когда придет смерть. Но вдруг что-то касается моей щеки. Превозмогая ужасную боль, я поворачиваю голову: там, где пролились на землю чернила, прямо на глазах вырастает пышная зеленая лиана, разворачивая лист за листом, и тянется к восходящему солнцу. Извиваясь, она добирается до моего плеча и обвивается вокруг руки. Сомнений нет: я чувствую, как медленно срастаются сломанные кости.
«Это какая-то магия? Кто...» — хриплю я, но тут лианы пробираются ко мне в рот, спускаются в горло, к источникам внутренних кровотечений. Скорее всего, это магия Селезнии. Гильдия, которая придерживается путей природы, но по недальновидности пытается усмирить и упорядочить то, что должно оставаться диким и полным энергии. Не могу не признать: их целительная магия — именно то, что мне сейчас нужно. Я практически излечился, но вместо того чтобы встать и поискать источник магии, продолжаю изображать труп, прислушиваясь к ругательствам огрихи: теперь ей придется готовить новую порцию чернил. Сложив свои инструменты, она направляется прочь из лагеря, а я крадусь следом: мне страшно хочется разузнать, в чем ее секрет.
Я прячусь в траве и стараюсь держаться на расстоянии — так меньше шансов, что она меня заметит. А если и заметит, я успею улизнуть прежде, чем она снова меня отлупит. Мы выходим из Кольца Руин. Растения здесь уже не умирают: повсюду сочная зелень, ее оттенок даже превосходит яркостью цвет моей чешуи. Перед нами высится гигантское нагромождение известняка, а в нем зияют черные пещеры — словно огромные пасти, в ожидании распахнувшиеся нам навстречу.
И теперь я понимаю, зачем огриха сюда явилась: за яйцами гидры.
Обычно гидры делают две или три кладки в год, но в последнее время в их гнездах я не находил ничего, кроме обломков скорлупы, рассыпающихся от одного прикосновения. Однако насчет этого гнезда у меня хорошее предчувствие. Подобравшись как можно ближе и позволив своей чешуе окраситься в бледно-серый цвет окружающих камней, я наблюдаю, как огриха пробирается в пещеру. Крадусь вслед за ней все дальше, и у меня такое чувство, будто я спускаюсь в темную влажную глотку чудовища.
При виде огрихи гидра приходит в бешенство, начинает шипеть и плеваться. Вот она, воплощенная Ярость — мать-гидра, защищающая свое потомство. Зверюга уже собирается напасть, но внезапно огриха издает низкое мычание, а ее руки начинают двигаться в завораживающем ритме. На кончике ее протеза покачивается мощный продолговатый череп. Возможно, гоблинский. Не проходит и пары секунд, как все головы гидры погружаются в транс. Очень осторожно огриха вынимает из кармана своего фартука кусок мяса и, вложив его в череп, швыряет в глубину пещеры. Гидра тут же приходит в себя и бросается следом.
Пока чудовище занято поисками, огриха раскапывает гнездо. Там довольно много яиц, сорок или пятьдесят. Она прячет одно из них в своем фартуке и на цыпочках движется к выходу из пещеры, а в это время головы гидры дерутся над черепом, пытаясь извлечь из него лакомый кусок. Занятная техника. Череп гоблина невероятно прочный, проломить его непросто даже такому чудовищу. Но все-таки я слышу хруст разгрызаемой кости, а затем — шипение и шуршание чешуи гидры, ползущей по каменному полу.
Огриха в испуге оглядывается и бросается бежать. Интересно, добрался ли эффект мягких костей до верхушки пищевой цепочки Кольца Руин? Но у меня нет времени на размышления, потому что теперь гидра заметила, что потревожили ее кладку. Может, благодаря цвету чешуи меня нелегко заметить среди камней, но никакой камуфляж не сможет скрыть мой запах — а пахну я обедом для гидры. Мне не остается ничего другого, кроме как броситься бежать.
Пещера оглашается ругательствами, когда меня замечает огриха, а когда она обгоняет меня на бегу, я понимаю, что мне точно конец. Огриха выпускает перед нами Пепельную лиану — сияющее оранжево-алое скопление магии, и щелкает ею, словно гигантским кнутом. Земля встает дыбом, извергая обломки камней, и впереди образуется крутой подъем. Мы карабкаемся по нему до самого выхода из пещеры, который становится все уже и уже, и едва успеваем выбраться наружу.
Кубарем катимся вниз с другой, безопасной стороны; в отличие от огрихи, я с трудом перевожу дыхание. Я знаю, она шаман, но то, как она действовала там, в пещере, говорит о том, что огриха не простой тату-мастер. Она больше похожа на того, кто повидал немало битв. Я снова разглядываю ее лицевые татуировки
Она поднимает бровь и идет прочь от пещеры, в которой продолжает бесноваться гидра. «Теперь просто Баас. И отвали от меня, Гладенький».
«Восемьдесят два квартала за один день! — Я тащусь за ней, завороженный. Ох, как бы я хотел сделать ей татуировку... — А потом обрушение моста в Рудоплавильном районе, кровавая резня на Жестяной улице и...»
«Это уже не я. Я ломаю дамбы и мосты, но не кости. — Она бросает на меня взгляд. — Только если кто-нибудь сам не напросится».
Баас не очень-то разговорчива, но, может, если ее не сердить, она позволит остаться с ней и, пока она собирает ингредиенты для своих чернил, расспросить о славных историях ее побед. «А та огромная трещина, которую ты сделала на Бульваре Между Гильдиями? Она действительно так глубока, как говорят? Что, даже дна не видно?»
Я замолкаю и жду ответа. Молчание. Она ускоряет шаг, и я почти бегу, чтобы не отстать.
«А обрушение Главного зала, когда ты одновременно снесла три опорных колонны! Ха! Селезнийцы много месяцев потратили на восстановление. А ведь это все твоих рук дело и того берсерка-болрака, да? О-о-о, я помню, сколько шуму ты наделала, выбрав парня из другого клана... Вы с ним отлично сработались! Это циклоп, да? По имени Деска Сол...»
Баас останавливается, поворачивается ко мне и награждает испепеляющим взглядом. «Ну давай, договори, и я тебе глотку вырву».
Я тяжело сглатываю, но прежде чем мне удается сменить тему, земля начинает дрожать. Похоже, будто где-то рядом идет война, но этого не может быть. Нас на многие мили окружает лес. А затем я вижу, как дрожат листья, покачиваются верхушки деревьев, и понимаю: что-то приближается. И вот перед нами вырастает пара гигантских клыков — боевой вепрь. А они никогда не ходят поодиночке.
Я уже собираюсь пуститься наутек, но Баас хватает меня за шкирку.
«Никогда не поворачивайся к боевому вепрю спиной, — говорит она, — если не хочешь, чтобы тебя растоптали в лепешку. Лучше всего оставаться на месте».
«Мы с тобой против целого стада?»
»«Драться не придется. Просто сделаем вид, что собираемся с сражаться. Есть шанс, что они отступят». Она берет меня за плечи и заставляет широко расставить ноги. «Прими стойку, наклонись немного вперед, будто сейчас нападешь. Плечи расправь. И зубы покажи».
«Вот так?» — я стараюсь пробудить в себе берсерка, но ответом мне — лишь протестующий стук холодного сердца
Она тычет кулаком мне в спину, заставляя еще больше выпятить грудь. «Так-то лучше, - говорит она и тоже принимает воинственную позу.
Вепри приближаются — уже хорошо видно, что их массивные копыта отполированы до блеска, а густая шерсть лоснится как шелк. Ничего общего с теми неопрятными тварями, которых я привык видеть. Но эти лощеные красавцы не менее опасны, и я не хотел бы познакомиться ближе с их клыками.
«Смотри в глаза вожаку. Не опускай взгляд. Только его нам нужно опасаться».
Вожак останавливается, а вслед за ним — и остальные вепри. Он принюхивается. Я стараюсь казаться как можно выше и опаснее. Кабан коротко хрюкает и продолжает свой путь, но на этот раз немного изменив направление. Стадо проходит мимо нас, так близко, что их шерстинки щекочут мне кожу, но мы стоим неподвижно, пока последний вепрь не исчезает из поля зрения.
«Ты сегодня дважды спасла мне жизнь», -— говорю я.
«А ты в третий раз рискуешь своей шкурой, чтобы раздобыть немного чернил, — качает головой Баас. — Тебя зовут Аррус, верно?»
Я ошеломлен. «Ты знаешь, кто я?!»
«Это ведь ты сжег половину клана Гхор, — смеется она. О тебе все знают».
«Я не виноват! С этой землей творится что-то скверное, и смесь для чернил не выходит. Ты ведь тоже это заметила? Иначе зачем бы ты пришла сюда?»
Она стоит, скрестив руки на груди, но я вижу, что она смягчилась. «Заметила».
«Так почему же ты никому не сказала? Тебя бы они выслушали!»
«Я только недавно из Врат Войны, Гладенький. Мне нужно какое-то время, чтобы прийти в себя, и, боюсь, злить окружающих, рассказывая о качестве маачьего дерьма, не входит в мои планы. Но я видела твои работы. Ты слишком хорош, чтобы погибнуть тут, в пустошах. У меня есть пара знакомых в клане Древожогов, и они будут рады тебя принять. Я научу тебя делать чернила. Они очень мощные. Могут даже исцелять бойцов, когда приходит Ярость. Но не так, как исцелили тебя
«Погоди
Баас улыбается. «Может быть. Так тебе нужен рецепт чернил или нет?»
Ну конечно. Конечно, нужен.
И мы углубляемся в лес в поисках сосновой коры. Деревья здесь — все как один могучие великаны, верхушками тянущиеся к небу. Но я не могу отделаться от жуткого ощущения. Они словно бы расставлены в определенном порядке: дуб, черед двенадцать шагов — сосна, через восемь — еще одна, еще через пятнадцать — ива, затем снова дуб. И снова, и снова,и снова.
«Мы на территории Селезнии», - говорю я.
«Я-то думала, ты сразу догадался, увидев этих прилизанных хрюшек, словно только что от парикмахера!» Она смеется, подходит к могучей сосне и сильно бьет кулаком по стволу. Полдюжины кусков коры осыпаются на землю. Я бросаюсь их поднимать, но Баас снова смеется. «А, ты из тех, что хватает не глядя первый попавшийся кусок. Самые крепкие будут цепляться за дерево, даже если как следует по нему вдаришь. Ну-ка, попробуй».
Пару раз бью кулаком по стволу. Никакого результата, только костяшки ободрал. «Будь я твоей комплекции, получилось бы», — мямлю я.
«Думаешь, в бою только рост важен?» Она подходит ближе, и мои глаза упираются в ее живот. «Давай, повали меня. Обхвати за шею, поверни, а затем толкни вниз, приложив весь свой вес».
Я делаю все как она говорит, и мне удается повалить огриху на землю, правда, при ее активном содействии. Но идею я уловил. Немного потренироваться — и я смогу применить этот прием. Может, я и не смогу одолеть такого же здоровяка, как она, но в следующий раз, если мой брат попробует что-нибудь у меня стащить, я его проучу.
При мысли об Иржи мое сердце холодеет. Ну, сильнее, чем обычно. Кто знает, увидимся ли мы еще когда-нибудь... Ведь земли Древожогов так далеко от владений нашего клана. Может, он придет ко мне в гости, когда война закончится, но вряд ли это случится скоро: в последние месяцы агрессия только возрастает.
«Почему ты здесь, а не на войне? — спрашиваю я. — Ты должна быть там, сражаться... Тебя что, перевоспитали во Вратах Войны?»
«Ха-ха, нет. У меня руки чешутся разнести плоды цивилизации на кусочки. Просто я не могу быть на линии фронта, пока там сам знаешь кто. Слишком много воспоминаний о том, как мы вместе сражались».
«Деска?»
Баас смотрит искоса. «Угу, — бормочет она. — Это было на Жестяной улице, мы заглянули на местный рынок, просто хотели немного побыть вместе и подальше от боевых действий. И тут завязалась драка. К нам привязались солдаты боросов, они говорили, что видели, как мы мы убили каких-то двух старых минотавров. Все это неправда. Во мне поднялась Ярость, и я только испортила все дело. Меня арестовали. А Деска сбежал. Пару раз он меня навещал, говорил, что если потребуется, он будет ждать десять лет, пока меня не выпустят из «Врат Войны». Но я вышла раньше, и оказалось, этот подлец и десяти месяцев не прождал».
«Ох уж эти циклопы», — качаю я головой.
«Так или иначе, я продолжаю делать свое дело. Поддерживаю своих и...»
Из чащи доносится рев крупного зверя.
«Маака!» — хором восклицаем мы. Источник последнего нужного ингредиента.
Пробираясь мимо ровных рядов деревьев, мы замечаем, что даже обломки камней и упавшие ветки разложены на земле в идеальном порядке. Через каждые шестьдесят шагов мне приходится перепрыгивать груду камней, которая выглядит точь-в-точь как предыдущая. Через каждые восемьдесят восемь шагов я вижу ствол упавшего дуба. Заросли ежевики между стволами становятся гуще, шипы острее. В тот момент, когда я уже начинаю опасаться, что пролезть дальше мы не сможем, я замечаю источник рева: такого огромного и красивого мааку мне в жизни видеть не приходилось. Под роскошным рыжим мехом перекатываются мышцы. Мы следуем за ним не меньше часа, пока он, наконец, не присаживается сделать свои дела, и затем Баас достает свой горшочек и на ближайшем пне, словно на импровизированном столе, смешивает ингредиенты. Чернила сразу же начинают светиться, и, не говоря ни слова, Баас выливает половину порции в мою чашу.
«Спасибо», — говорю я, и уже мысленно собираюсь отправиться в клан Древожогов, что бы меня там ни ожидало. Но в следующую секунду мой взгляд падает на пень. Я пересчитываю слишком широкие годовые кольца, и жуткое ощущение переполняет меня. Я трясу головой, не веря своим глазам. Этот огромный дуб высотой не менее сорока футов прожил всего пять лет.
Еще не совсем понимая, зачем я это делаю, я забираюсь на верхушку дерева; присоски на пальцах помогают мне легко вскарабкаться вверх. С высоты этот лес меньше всего похож на лес, он больше напоминает огромную изгородь, которая отделяет Кольцо Руин от земель, принадлежащих Селезнии.
Я был прав. Здесь действительно идет война, прямо у нас под ногами, только в ней не идут в ход ножи и дубины. Это тихая война с использованием магии роста. Селезнийцы посадили тысячи и тысячи саженцев, а потом ускорили их рост, чтобы создать идеальный непреодолимый барьер. И для этого они вытягивали магию из нашей земли, думая, что мы ни о чем не догадаемся.
Конечно, голодать нам бы не пришлось. Даже если бы в Кольце Руин исчезли все животные и растения, нас бы прокормила война. Мы бы с удвоенной силой вторгались во владения цивилизации, уничтожая лаборатории Иззетов, церкви Орзовов, учебные заведения Азориуса... Делали бы за селезнийцев всю грязную работу. А они бы в это время смеялись и пели, держась за руки, в своих искусственных садах, делая вид, что они выше «дикостей» войны.
И это
«Вождь, я бросаю тебе вызов!» — говорю я, широко расставив ноги, слегка наклонившись вперед, а мрачная гримаса на моем лице напугала бы целое стало боевых вепрей. Возможно, Рурик и Тар не захотят выслушивать теории о вялой траве и мягких костях, но они не оставят без внимания брошенный вызов.
В лагере наступает тишина. Это не безмолвие растущего напряжения, это тишина, за которой неминуемо следует взрыв хохота.
Двухголовый огр вздыхает, поднимается со своего трона, сложенного из черепов, и подходит ко мне. В яростной усмешке Рурик обнажает заостренные резцы с застрявшим между ними куском мяса. «Я из твоих тощих костей зубочисток понаделаю. Кто сказал, что мы нецивилизованные, а?»
«Ты не достоин быть нашим вождем, — говорю я, повысив голос, стараясь перекричать всеобщий смех, и очень надеюсь, что этот спор удастся разрешить при помощи агрессивного языка тела. — Кольцо Руин умирает прямо у тебя под носом, а ты даже не поинтересуешься, что происходит».
«Ты драться-то будешь? Или хочешь уморить нас со скуки своей болтовней?» — рычит Тар.
Рурик и Тар подходят ближе. Разговоры ничего не дадут. Они прислушаются только к языку силы. Все старание я вкладываю в удар, но когда мой кулак встречается с животом вождя, ничего не происходит — я словно бью по стволу дерева. Мощный кулак Рурика опускается на мою голову, и я падаю на землю, почти ослепнув от боли. Медленно собираясь с силами, кое-как поднимаюсь на ноги и стою, пошатываясь, пока Рурик и Тар возвращаются на свой трон.
«Вождь, я бросаю тебе вызов!» — повторяю я. Огры раздраженно рычат.
Иржи отделяется от толпы и хватает меня за плечи, в его глазах отчаяние. «Аррус! Не делай этого. Лучше моли их о прощении, и, может быть, вернешься в клан. Гляди, ожоги не такие уж скверные! — Он протягивает руку с зажившими татуировками, которые превратились в завораживающую сеть мерцающих шрамов. — Мои приятели теперь хотят такие же рисунки. Ну пожалуйста».
Я молча прохожу мимо Иржи, сосредоточившись на угольке, который тлеет в моем сердце. «Я бросаю тебе вызов!»
«Ты недолго продержишься», — говорит Тар. Огры бьют себя в грудь, и в них вспыхивает Ярость. Татуировки начинают светиться — в некоторых из них я узнаю свою работу. Вспоминаю прием, которому обучила меня Баас. Использую все свое проворство, чтобы оказаться за спиной неповоротливого гиганта, карабкаюсь ему на спину и зажимаю его шею мертвой хваткой. Я наклоняюсь. Сильнее. Кажется, я слышу хруст позвонков, но оказывается, это хрустят костяшки пальцев Рурика и Тара. Рурик заводит руку за спину, хватает меня и швыряет оземь. Оглушенный падением, я качусь по земле и останавливаюсь в полушаге от костра.
Кажется, у меня сломана пара ребер. А потом на меня надвигается огромная тень. Я сжимаюсь, думая, что Рурик и Тар сейчас растопчут меня, но вместо этого слышу знакомый раскатистый бас, пробирающий до самых печенок.
«Хорошо. Ты нашел свою Ярость, — улыбаясь говорит Драйзек, склонившись надо мной. — Теперь используй ее».
Использовать? А я что пытаюсь делать?! Старательно думаю о том, что сводит меня с ума, не замечая, как угольки из костра перекидываются на мою кожу. Конклав Селезнии, вот что меня бесит. Я злюсь оттого, что из нашей земли выкачивают магию, окультуривают ее, отравляют индустриализацией. Но больше всего меня бесит то, что я носил в себе с давних времен, но чему раньше не придавал значения. Я злюсь оттого, что никто и никогда не рассказывает историй о подвигах моего народа, что мои героические предки никому не известны. Я злюсь оттого, что сидя среди таких же юных виашино у костра, я ни разу не слышал истории о длиннохвостых воинах в зеленой чешуе, представителях моего народа, яростно и безрассудно истребляющих плоды цивилизации.
Из последних сил я поднимаюсь на ноги. Рурик и Тар снова обгладывают ребра бивнерога, от которых отвлеклись при моем появлении. Я ковыляю к ним. Через пару шагов хромота исчезает и сменяется твердой походкой, хотя я чувствую, как горят ступни, будто я иду по горящим углям. Это ощущение растет
«Вождь, я бросаю тебе вызов!» — повторяю я в третий раз. Рурик и Тар начинают было подниматься с места, но видят в моем взгляде что-то такое, что заставляет их вжаться в спинку трона. «Слушайте меня. Кольцо Руин умирает. Растения вянут, животные больны, и так будет продолжаться, если ничего не предпринять. За всем этим стоит конклав Селезнии. Они высасывают магию из нашей земли, укрепляя свою. Нельзя терять ни единого дня, ни единой минуты, игнорируя эту проблему, иначе скоро нам уже не за что будет сражаться».
Глубокий вдох и медленный выдох. И только теперь я замечаю, что весь охвачен пламенем — годами копившаяся во мне Ярость наконец чудесным образом нашла выход наружу. Я вбираю в себя языки пламени, и теперь они едва заметно мерцают.
Иржи встает рядом со мной и кладет руку мне на плечо. Пламя перекидывается на него и полностью его поглощает. «Я принимаю сторону Арруса», — говорит мой брат.
Баас кладет руку мне на другое плечо. Секунда — и она тоже пылает. «Я принимаю сторону Арруса».
«И я!» — грохочет голос Драйзека. Он встает рядом со мной, и чуть ли не все мое пламя перепрыгивает на него. К нам присоединяются другие члены клана, и вот уже мы все горим сильнее самого яркого костра.
«Вождь, я требую, чтобы ты что-нибудь предпринял, — говорю я Рурику и Тару, говорю от имени всего нашего клана, от имени всех груульских кланов. — Мы поддерживали тебя. Теперь пришел твой через поддержать нас».
«Если Селезния хочет войны, — говорят Рурик и Тар, подходя ко мне, — будет ей война. — Рурик протягивает руку и опускает ладонь мне на голову. Алые языки пламени перекидываются на нее, и вскоре наши вожди полностью охвачены огнем. — Истории об этой войне будут передаваться из поколения в поколение, и твое имя, мой храбрый воин, будет звучать в каждой из них».
